Народ сразу смекнул, что волки, видать, Авдотью загрызли и в лес уволокли.
Только на тот раз уже никто в лес не пошел тело ее искать. Все бояться стали, из деревни после заката не выходят, по домам сидят.
А если днем надо выйти, то вдвоем и с собакой. Терентий не боялся и по лесу ходил один. Мне, говорил, скоро сто лет будет, для простого волка мое мясо невкусное, а Белый Волк меня не тронет. Я завета дедовского с ним не нарушал, на том берегу леса не жег. Мужики таких речей от него слышать не хотели и прогоняли с глаз.
Тут Афоня вызвался в город съездить, силки на волка купить, ружье, пороха и пуль. Город недалеко был, верстах всего в сорока, или чуть поболе. Весной туда дороги хорошей не было, а зимой по санному пути можно было засветло доехать. Афоня обещал, что за два дня обернется. В городе, говорит, заночую, не хочу ночью возвращаться.
Под такое дело собрали по дворам медные деньги, все что были. У наших мужичков денег не бывает, а если и попадет в руки копейка — берегут или в церковь жертвуют. Хорошо наш поп был щедрый, дал два рубля, да еще мужички набрали рубля четыре с полтиной. Сколько ружье может стоить, никто не знал, да решили мужики, что уж не более шести рублей.
Егорка с Афоней попросился ехать, уж очень он на волков злой был. А может, в городе захотел побывать. В нашем-то селе тогда мало кто в город ездил, только на ярмарку, да и то нечасто. Мать Егорку отпускать не хотела, заперла в избе, но Егорка все равно через окно вылез и прибежал, как раз перед отъездом.
Дали Афоне лучшего коня, шубу теплую, деньги в узел завязали, — и отправили. С утра вроде солнце светило, а только за ворота выехали — ветер поднялся. Сперва легонько так дуло, по земле мело. Афоня говорит Егорке: «Через лес поедем, так прямее». Да как по лесу версты четыре отъехали, такая метель поднялась! Снегом в глаза лепит, путь заметает. Еле едут: лошадь в снегу спотыкается, руки не слушается, чуть что назад к деревне поворачивает. Егорка спрыгнул с саней и впереди лошади пошел, тянет ее за уздцы, а Афоня с саней понукает. Два раза чуть не перевернулись. Наконец завязли совсем. Афоня кричит Егорке: «Поворачивай назад, в деревне переждем!» Повернуть-то повернули, а пути назад не видно. Только вот сани тут ехали, а уже все снегом по пояс замело. Егорка путь ищет, по снегу бегает, да где там! В такие буераки заехали, чуть полоз не сломали. Афоня не на шутку испугался: неужто в лесу ночевать придется? А как волки снова появятся? Нет, ехать надо.
К вечеру ветер стих, а снегом все сыпет и сыпет, крупно и часто. И солнце садится. Встала лошадь — ни туда, ни сюда. Вдруг слышит Егорка — колокольчик звенит. Пригляделся — а на хомуте птица сидит и клювом по колокольчику стукает: «Дзинь-дзинь!» Постукнет, и на мальчика смотрит, а потом снова по колокольчику клювом «дзинь»!1