И так с множеством слов и выражений. Они могли проговорить друг с другом минут десять, и Лакод не понял бы ни слова. Сами они, конечно, не догадывались, что Лакод их не понимает; им и в голову не приходило задуматься о том, что ему временами должно казаться, будто он находится среди людей из какой-то неизвестной, чужой страны. Они настолько привыкли разговаривать именно так, что подняли бы друг друга на смех, заговори кто-то из них иначе.
15
— Да, насчет ухода отсюда, — Говард вернулся к мысли, прерванной во время короткого разговора в полдень.
Вместо «ухода отсюда» он сказал «отлететь», но придется все же переводить их речь в выражения, понятные и тем, кто к братству троицы не принадлежит.
— Да, уйти — это всегда чертовски трудное дело. Уйти-то мы уйдем, и даже довольно далеко отсюда удалимся. Но даже когда нам почудится, будто мы уже в полной безопасности, до банковских счетов будет очень далеко. Вам когда-нибудь доводилось слышать историю о донье Катарине Марии де Родригес? Наверняка нет.
Есть чудотворная икона нашей доброй госпожи Гваделупской, покровительницы Мехико. Туда из Мехико-Сити можно доехать на трамвае. К этой чудотворной иконе целое паломничество: все мексиканцы и индейцы, у которых совесть нечиста, приходят к чудотворной в надежде, что она выполнит их просьбу, даже если речь идет о том, чтобы завладеть землей соседа; или девушку покинул возлюбленный, а она хочет вернуть его, или дама опасается, что всплывет, как она с помощью невинной травки отправила на тот свет своего супруга и обрела благодаря этому другого мужчину.
— Но ведь все это самообман и суеверие, — перебил его Доббс.
— Не скажи, — возразил старик. — Заставь себя поверить — и не будет никакого самообмана. Кто верит в бога, для того он существует, а кто не верит в верховного кормчего и повелителя созвездий, для того его нет. Но не будем об этом долго спорить. Я не стану даже говорить, что сам об этом думаю. Я просто рассказываю историю, невыдуманную и неприукрашенную.
Произошло это больше ста пятидесяти лет назад, примерно во времена американской революции. Неподалеку от Нуакаля жил себе зажиточный индеец, родом из вождей племени Чири-кануа. Ему принадлежала богатая ферма, и в разбое и грабежах соседних родов он участия не принимал. Ветвь его рода осела в тамошних местах и обрела в земледелии больше радости и земных благ, чем в вечных набегах и стычках с испанцами. Одна печаль терзала сердце вождя: его единственный сын, наследник и продолжатель древнего рода, был слеп. В былые времена сына убили бы; но с тех пор как род вел оседлый образ жизни и большие семьи постепенно признали христианство, сердца родовой знати смягчились. А в этом случае необходимо добавить еще, что парень рос сильным, сложения был прекрасного и вообще мог считаться редкостно красивым мальчиком.