Все эмигранты утратили свои очаги и заработки, былое социальное положение, часто и «профессию». Все были «деклассированы» и, за немногими исключениями, неимущи. Особенно тяжким было положение людей умственного труда. Вместе с почвой, на которой они стояли, был утрачен и воздух, которым дышали, среда, в которой действовали. Привычные интеллигентам профессии – врачей, юристов, педагогов, литераторов, даже журналистов были во Франции недоступны эмигрантам в течение многих лет иногда и по закону, и почти всегда фактически: из-за незнания или недостаточного знания языка, отсутствия обязательного аттестата об окончании среднего учебного заведения и т. п.
Выход из положения искали в разных направлениях. Кто мог – и умел переключался с умственного труда на физический. Другим помогали жены, сестры или дочери, нашедшие скромный заработок – пока у них не отобрали carte de travail – в швейных и шляпных мастерских, на фабриках или других службах. Третьи – более настойчивые – пробовали совместить интеллигентскую работу с физической, урывая время от сна и отдыха. В Европе 20-х – 30-х годов не существовало фондов Форда, Рокфеллера, Карнеги или им подобных. Помощь временно оказывали правительства Франции, Чехословакии, Сербии. Но она оказывалась в недостаточных размерах и предоставлялась лишь определенным учреждениям и некоторым знаменитостям.
Мы очутились в таких же условиях, как и все. Общего плана, как устроиться, у нас не было. Каждый силился выплыть, как мог, – лучше или хуже, быстрее или медленнее. Сравнительно с другими я устроился скоро – не надолго, но устроился.
Как уже было сказано, мы с женой попали в Париж без всяких средств и в довольно жалкой экипировке. По счастью в Париже у нас были близкие родственники – кузина, вместе с тем и моя свояченица, замужем за нашим троюродным братом, однофамильцем. Оба они учились в высших учебных заведениях Франции, потому что в России высшее образование для них оказалось под запретом. Лишенный возможности получить систематическое образование на родине в силу ограничительного законодательства о евреях, Исай Вишняк не только осилил трудности французского языка, но и успешно выдержал конкурсные испытания для поступления в парижскую Высшую школу химии. Он сделался чрезвычайно знающим химиком-фармакологом, обладателем нескольких патентов, – в частности, на препарат опиума «паверон», который сослужил Франции незаменимую службу во время первой мировой войны, заместив недостаток опиума. С женой и двумя детьми он жил очень скромно в трех небольших комнатках близ площади Данфер-Рошеро. Без лишних слов они вселили нас к себе, – предоставив и стол, и дом, и больше того.