Предложение это я принял с большой охотой, обошел соответствующие «представительства» и собрал целую серию разных Записок и меморандумов с приложением иногда географических карт, исторических справок и статистических таблиц в защиту исковых претензий.
Много лет спустя выяснилось, что коллекция эта предназначалась для правительства ген. Деникина, у которого д-р Долгополов одно время ведал здравоохранением. Собирая материал, я просил дать мне меморандумы, карты и прочее в двух экземплярах, – имея в виду вторые экземпляры сохранить для себя. Много позже мой комплект попал в Русский архив в Праге, а, с передачей последнего после второй мировой войны советской власти, – вероятно очутился в одном из советских книгохранилищ, сохраняя историческую ценность объективного свидетельства о территориальных домогательствах чаще всего самозваных сторонников безудержного расчленения России.
Только в конце 1919 года получил я постоянную работу-службу, которая обеспечивала мое существование. К сожалению, она длилась всего несколько месяцев. Как и многому в моей жизни – как, вероятно, и в жизни каждого – я обязан этим случаю или неожиданному стечению обстоятельств. В поисках заработка я встретился со старым знакомым по Москве, много меня старшим, редкое общение с которым происходило лишь летом на крокетной площадке. Но совместная игра, как совместное пребывание в казарме и тюрьме, если и не связывает людей, то сближает их.
И службу мне нашел И. А. Найдич – состоятельный промышленник со связями в разных кругах общества в России и Франции. Старый сионист, он выделялся из своей среды склонностью к поэзии и литературе, общался с видными представителями русской и еврейской интеллигенции. Когда я спросил его, не знает ли он, где бы я мог найти сколько-нибудь подходящую для меня работу, он не стал меня ни о чем расспрашивать, хотя знал хорошо по Москве не столько меня, сколько моих родных. А несколько дней спустя, попросил зайти к нему, и мы отправились вместе в Комитет так называемых Еврейских Делегаций при Конференции мира.
Делегации были от разных стран, принадлежали формально к группировкам с различными национальными устремлениями и говорили «от имени двенадцати миллионов евреев». Главенствующую роль играли сионисты и – по «соотношению сил» или влиянию – американские евреи.
Из несионистов большим влиянием пользовались нью-йоркские судьи Юлиан Мак и Луи Маршал, с которыми позднее мог соперничать лишь красноречивый представитель реформистского американского еврейства раввин-сионист Стивен Уайз. Организационно же всё дело находилось в руках евреев – выходцев из России: первого президента будущего государства Израиль, д-ра Вейцмана; члена президиума Комитета, сменившего его позже на посту председателя сионистской организации, Наума Соколова, и генерального секретаря – Льва Моцкина. На этом последнем лежала вся подготовительная и техническая работа по проведению в жизнь принимаемых Комитетом решений, главным образом относительно международного признания и защиты прав меньшинств вообще, еврейских меньшинств в частности. Фактически Моцкин был главным рычагом и двигателем в жизнедеятельности Комитета. К нему-то Найдич меня привел и оставил с ним наедине.