Трофимов говорит, какого труда ему стоило уговорить друга это сделать:
– И вот он под мою диктовку написал это письмо. И все время смеялся: «Неужели ты веришь в эту ерунду? В то, что это поможет?»
А результат? Через две недели он мне звонит и сам не свой кричит в трубку: «Ты знаешь, Серега, меня вызвали в Моссовет, пристыдили, что я их раньше в известность не поставил, и мне дали квартиру!»
Это было по тем временам, конечно, чудо. Он получил очень хорошую однокомнатную квартиру на улице Гиляровского. И там провел основной период своей жизни.
Я понимаю, что помог не я, а скорее Всевышний. Это было дело случая. Помогло то, что это письмо пошло не общей почтой, а его персонально передали в секретариат. Вот в этом, может быть, и моя заслуга какая-то есть. А там уже наложили резолюцию. А тогда все наши резолюции, тем более съезда КПСС, принимались как обязательные к исполнению.
* * *
Трофимов, как опытный психотерапевт, уже тогда разглядел особенности личности друга.
– Без сомнения, он был интроверт, – говорит Сергей Владимирович. – Но с долей определенной психастении. Он был склонен к сомнениям, к самобичеванию, особенно если в его жизни что-то не получалось. Невероятная ранимость. Причем он всегда искал подтверждения правильности своих выводов, умозаключений в отношении и ролей, и людей. Помню, он часто, бывало, звонил Никите Михалкову и просил его подтверждения, что он одаренный актер.
На это я ему говорил:
– Юр, глупо спрашивать об этом, если ты принят везде.
– Нет, мне нужно подтверждение, чтобы он сказал. Я все-таки сомневаюсь. Может быть, просто вы мои друзья, поэтому вы мне льстите, а сам я ничего не стою…
Еще пример.
Мы идем по улице. Он вдруг:
– Как ты думаешь, меня узнают или нет?
– Юр, ну конечно узнают.
– Нет, ты знаешь, по-моему, я так изменился, превратился в такую жирную свинью, которую никто уже не узнает.
Но тем не менее его, конечно, узнавали. И он тогда был не просто рад, а счастлив. Ему, как артисту, нужно было внимание.
* * *
Трофимов уверен, что у них произошло, так сказать, взаимное проникновение душ:
– Я проник в его душу, он проник в мою. Мы почувствовали, что в какие-то периоды времени мы можем действовать друг на друга. И когда случалась какая-то острая ситуация, мы созванивались и встречались. Если он был, конечно, свободен.
Юре были нужны уши, которые бы его не критиковали. Принимали таким, каков он есть. Слабым. Слезливым. Без мишуры. Он ждал успокоения. Чтобы кто-то ему сказал: ну что ты, мой дорогой, всякое в жизни бывает, да брось ты, ложись спать, завтра мы с тобой разберемся. И ему этого было достаточно, что его воспринимают не как знаменитость, а как обычного, простого человека. Это же очень ценно, когда нас воспринимают так, как мы есть на самом деле.