— Ну хватит, не напрягайся! — сжалился наконец слушатель. — Я уже понял больше половины. А на меня-то ты почему набросился?
В своем вымученном ответе Кар употребил выражение, которое не разделяло реальное действие и его обозначение:
— Ты сказал — сделал, как он.
— М-да-а-а, — Женька почесал затылок. — Что, и следа от этого чужака не осталось?
— След? — калека недобро улыбнулся. — След, может быть, еще остался! Но, кажется, уже последний. Вон там, сбоку от входа. Можешь посмотреть, раз такой любопытный.
Наученный горьким опытом, Женька предусмотрительно подобрал тушку последней куропатки и стал пробираться в указанное место. Там в темноте копошились дети. При его приближении они исчезли, чтобы сразу же начать шептаться у него за спиной. Он наугад поворошил рукой груду обрывков шкур и старой сухой травы. Под ней кто-то был, и пришлось придвинуться ближе, чтобы рассмотреть.
Ребенок или подросток. Обтянутое кожей лицо, глубоко запавшие глаза, воспаленные веки: истощение. Очень сильное. Но дышит.
Женька привычным движением надорвал кожу на лапах птицы и содрал ее чулком вместе с перьями. Подумал, оторвал одну ногу и вложил в холодные пальцы.
— На, поешь! Тебя как зовут, парень?
Он совсем не был уверен, что это мальчик, и наклонился еще ниже, чтобы услышать ответ, но ребенок молчал. Он сосал, облизывал, пытался жевать беззубыми деснами маленький окорочок куропатки.
За спиной шептались:
— Давай ты!
— Нет — ты!
— А если…
— Не, Кар сказал, что он не дерется.
— Вон, Нара пускай!
— Нара, иди!
Выпихнутая вперед, в поле зрения оказалась маленькая чумазая девочка. Она присела возле лежащего ребенка, опасливо покосилась на чужака и начала заученно канючить тоненьким голоском:
— Умик, а Уми-и-ик! Я есть хочу-у-у! Дай мне пое-есть! Да-а-ай, Умик!
Ребенок вздрогнул, перестал мусолить мясо и открыл глаза. Женька с трудом разобрал его шепот:
— Это ты, Нара? Возьми…
Быстрым кошачьим движением девочка выхватила добычу и исчезла. Дети ликовали, давились от смеха:
— Получилось, получилось!
— Тише вы, тише! Может, он ему еще даст!
— Я, я пойду!
— Нет, я! Моя очередь!
Женька бросил куропатку, выскочил из вонючей полутьмы дома и помчался вверх по долине, не разбирая дороги: «Где тут у вас зайцы, птицы, суслики?! Хоть кто-нибудь?! Пусть даже олень-рогач! Справлюсь голыми руками! Вот прямо так: догоню и завалю!»
Но, как назло, никого вокруг. Зато накатывают, выползают из глубины памяти воспоминания, которые, казалось, давно забыты. Вылезло даже то, самое первое, раньше которого почти ничего нет…
Миленькие темные силуэты на ослепительном весеннем снегу: охотники уходят. Они не нашли живых в вымершей за зиму деревне и уходят. Он не может ни кричать, ни плакать — ничего не может сделать, чтобы перестали уменьшаться фигурки вдали. Он может только ползти, но это не помогает: они все равно уменьшаются и сейчас совсем исчезнут в слепящем блеске.