Элиза беспомощно развела руками:
– Не знаю. Мадам была тогда молода. Я слышала, в молодости она была красивой. Красивой и бедной. Неизвестно, была она замужем или нет. Я думаю, нет. Судьба ее дочери была каким-то образом устроена. Что касается мадам, она переболела оспой и едва не умерла. Когда она выздоровела, вместе с болезнью ушла и ее красота. Больше в ее жизни не было ни безумств, ни романтических увлечений. Мадам стала деловой женщиной.
– Но она оставила деньги дочери?
– И правильно сделала. Кому еще оставлять деньги, как не собственной кровиночке? Кровь гуще воды, а мадам не имела даже друзей. Она всегда была одна. Ее страстью стали деньги. Но тратила она очень мало. Роскошь ее совсем не прельщала.
– Она оставила вам наследство. Вы знаете об этом?
– Да. Мне сообщили об этом. Мадам всегда отличалась щедростью. Каждый год выдавала мне, помимо зарплаты, очень приличную сумму… Я чрезвычайно благодарна ей.
– Хорошо, – сказал Фурнье. – Мы уходим. По пути я еще переговорю с Жоржем.
– Вы не станете возражать, друг мой, если я присоединюсь к вам через пять минут? – спросил Пуаро.
– Как вам будет угодно.
Фурнье вышел за дверь.
Сыщик еще раз обошел комнату, затем сел в кресло и посмотрел на Элизу. Под его пронзительным взглядом горничная беспокойно зашевелилась.
– Месье желает знать что-то еще?
– Мадемуазель Грандье, – медленно произнес Пуаро, – вы знаете, кто убил вашу хозяйку.
– Нет, месье. Клянусь Богом.
Ее слова звучали искренне. Посмотрев на нее испытующе, Пуаро наклонил голову.
– Bien. Допустим. Но знать – одно, а подозревать – другое. У вас есть какое-либо предположение – только предположение, – кто мог сделать это?
– Ни малейшего представления, месье. Я уже говорила об этом полицейскому инспектору.
– Вы могли сказать ему одно, а мне – другое.
– Почему вы так решили, месье? Зачем мне это нужно?
– Потому, что отвечать на вопросы полицейского инспектора – одно, а на вопросы частного лица – другое.
– Да, – согласилась Элиза. – Это правда.
По ее лицу пробежала тень сомнения. Судя по всему, она о чем-то напряженно думала. Пристально глядя на нее, Пуаро подался вперед.
– Сказать вам кое-что, мадемуазель Грандье? Это часть моей работы – не верить ничему, что мне говорят. Ничему, что не подтверждено доказательствами. Я не подозреваю сначала одного человека, потом другого. Я подозреваю всех. Любой, кто имеет то или иное отношение к преступлению, рассматривается мною в качестве потенциального преступника до того самого момента, когда я получаю доказательство его невиновности.
Элиза Грандье гневно воззрилась на него.