– Нет, месье. По ее словам, та часть жизни осталась в прошлом, и она поставила на ней крест. Так будет лучше, сказала мадам. Девочка ни в чем не нуждалась и должна была получить хорошее воспитание, образование и профессию. А после смерти мадам ей достались бы все ее деньги.
– Больше она ничего не говорила о своей дочери или ее отце?
– Нет, месье. Но мне кажется…
– Говорите, мадемуазель Элиза.
– Это только предположение, вы понимаете…
– Разумеется.
– Мне кажется, отцом ребенка был англичанин.
– У вас имелись определенные основания так считать?
– Ничего определенного. Просто, когда мадам говорила об англичанах, в ее голосе звучала горечь. Кроме того, похоже, ей доставляло особое удовольствие, когда в зависимость к ней попадали английские клиенты. Но это только впечатление…
– Да, но оно может оказаться очень полезным. Оно открывает возможности… А ваш ребенок, мадемуазель Элиза? Кто у вас, мальчик или девочка?
– Девочка, месье. Но она умерла – пять лет назад.
– О, примите мои соболезнования.
Последовала пауза.
– И все же, мадемуазель Элиза, что же это, о чем вы так упорно не хотите говорить?
Женщина поднялась с кресла и вышла из комнаты. Через несколько минут она вернулась, держа в руке потрепанную черную записную книжку.
– Это записная книжка мадам. Она всегда и всюду брала ее с собой. Собираясь в этот раз в Англию, она не смогла найти ее. После отъезда мадам я нашла книжку – та завалилась за изголовье кровати. Я отнесла ее в свою комнату, чтобы потом отдать мадам. Узнав о ее смерти, я сожгла бумаги, но книжку оставила. В отношении ее у меня не было никаких инструкций.
– Когда вы узнали о смерти мадам?
Элиза задумалась.
– Вы узнали об этом от полиции, не так ли? – продолжал Пуаро. – Они пришли, произвели осмотр комнаты мадам, увидели пустой сейф, и вы сказали им, что сожгли бумаги. Но в действительности вы сожгли их позже.
– Это правда, месье, – призналась Элиза. – Пока они рылись в сейфе, я незаметно вынула бумаги из шкафа, а потом сказала им, что сожгла их. В конце концов, это было близко к истине. Я сожгла бумаги при первой же возможности. Понимаете теперь, месье, в чем затруднительность моего положения? Я не могла не выполнить распоряжение мадам. Вы не заявите в полицию? У меня могут возникнуть серьезные проблемы.
– Я верю, мадемуазель Элиза, что вы руководствовались самыми благими намерениями. И все же, понимаете, жаль… очень жаль. Однако нет смысла сожалеть о том, что уже невозможно исправить. Я не вижу никакой необходимости в том, чтобы сообщать славному месье Фурнье точное время уничтожения бумаг. А теперь давайте посмотрим, содержится ли в этой книжке что-нибудь полезное для нас.