— Да где и как их свести со мной?
Допив кофе, Валериан откинулся на стуле.
— Тут есть одна возможность, — заметил он. — Георгий Ростоцкий, ему семьдесят недавно стукнуло, он юбилей отмечает сначала дома в пятницу, а на субботу и воскресение его гости поедут в Павловск, на дачу генеральскую. Сказал, что там будут «очаровательные сестры Шевандины», Осоргины, Харитонов, Деветилевич и Левашов, а также подружка одной из сестёр — Елена Климентьева.
— Пёстрая компания подберётся.
— Да. Я извинился, что дел невпроворот, но обронил, что ты, может, придёшь.
— Так не ты ли, братец, эту идейку Ростоцкому и подбросил-то, а? — чуть прищурив глаз, наклонился к брату Юлиан.
— А вот и не угадал, — заметил тот, вытирая губы салфеткой и бросая её на стол. — Я тут совершенно ни при чём. Идеальное стечение обстоятельств. Единственно, чего недостаёт, это как туда эту Ванду с подружкой отправить?
Валериан Нальянов слукавил, точнее, чего уж там, — бессовестно солгал брату. Старик Ростоцкий, бывший подчинённым его отца, питал к обоим братьям Нальяновым уважение глубочайшее, и потому откликнулся на просьбу Валериана устроить празднование юбилея с той же готовностью, с какой всегда выполнял поручения Витольда Витольдовича, нисколько не сомневаясь, что эта просьба исходит от самого тайного советника.
В итоге старик уже известил Шевандиных, Иллариона Харитонова, братьев Осоргиных, Аристарха Деветилевича и Павлушу Левашова, что приглашает их всех к себе в будущую пятницу — в дом, а потом на выходные в Павловск — отметить его семидесятилетие.
— Как же, идеальное, — не похоже было, чтобы Юлиан поверил брату. — Ты или темнишь, или недоговариваешь. За каким чёртом ты всё это затеваешь? Выйди на своего иуду и разговори. Что тебе в этом Французе?
Валериан минуту сидел молча, глядя в пол, потом всё же проговорил.
— Ладно, не шуми, Жюль. Я говорил тебе, в конце января людьми Дрентельна была взята их типография. Наборщик Жарков был на следующий день освобождён и через знакомых рабочих предлагал свои услуги для устройства новой типографии. По сведениям Тюфяка, который их и сдал, они сочли, что именно Жарков предал типографию и приговорили его. Он был убит на льду Невы агентами Исполнительного Комитета. Судя по всему, один отвлёк Жаркова, второй сзади ударил его гирей по затылку, а тот, что шёл рядом, вонзил ему в сердце нож, потом оба положили на убитом приготовленную прокламацию и пошли дальше. Тюфяк слышал разговор, что это дело рук некоего Француза. А тут Акимова твоя это имя и проронила. Но напрямую вопрос не задашь. Никаких французов там нет, но это может быть прозвище кого-то, бывавшего во Франции. Тюфяк не знает такого, он, сам понимаешь, тоже по тонкому льду ходит и лишних вопросов он там никому не задаёт. Не поймут-с. Лучший путь — Галчинская или Тузикова. Кроме того, младший Осоргин ничего про записку Акимовой не знает, он настороже не будет.