Первый день войны (Евдокимов) - страница 24
ПОЛЬША. БАЛИНКА. 21 июня 1941 года…
Горбенко с трудом открыл глаза и вдруг почувствовал, что ему очень холодно. Приподняв голову, он осмотрелся вокруг. В колющей глаз ночной темноте он рассмотрел, засеянное клевером поле, несколько деревьев, растущих на его краю и серебристую рябь реки, которая текла за полем. Всмотревшись в её изгибы, он вдруг понял, что это Неман, на другом берегу, которого была территория СССР. Горбенко с трудом встал с земли и вдруг увидел, что рядом с ним лежит бесчувственное тело Зоси Скавронской. Он осторожно поднял её и, не разбирая дороги, понес через поле к реке.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ
ГРОДНО. УПРАВЛЕНИЕ НКВД. 22 июня 1941 года…
Через маленькое зарешеченное окошко начали пробиваться первые еще робкие солнечные лучи. Горбенко посмотрел в окно и понял, что скоро, всего через несколько минут, наступит рассвет. Он бросил взгляд на ручные часы. Было половина четвёртого ночи двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года. Тяжело вздохнув, Горбенко опустился на деревянную койку. Он сидел в крошечной, всего три на три метра, камере предварительного заключения городского управления НКВД Гродно. В соседней с ним камере сидела Зося Скавронская. Сразу после перехода границы, поздно вечером в субботу, они оба были арестованы пограничниками и под усиленной охраной доставлены в пограничную комендатуру, находящуюся в городе Осовец, километрах в ста от Гродно. Горбенко попросил, как можно быстрее связать его по телефону с капитаном Матвеевым, который возглавлял управление НКВД в Гродно и, который отправлял его с заданием на территорию Германии. Но ему ответили, что капитан Матвеев сейчас очень занят, и говорить с ним не может, так как по приказу наркома обороны в гарнизоне города объявлена боевая тревога. Через час в комендатуру приехала машина, на которой Горбенко и Зося Скавронская были доставлены в Гродно и, без объяснения причин, посажены в камеры внутренней тюрьмы при городском управлении НКВД. Чуть позже начальник караула, который охранял внутреннюю тюрьму, сказал Горбенко, что распоряжение об его аресте получено из Минска и, что завтра утром он вместе с Зосей Скавронской будет отправлен туда. Пожав плечами, Горбенко смирился со своей участью, прилег на койку и постарался заснуть. Но сон не шел к нему. Тяжелые мысли одолевали его, и он снова и снова пытался понять, что же с ним произошло за последние два дня… Кто его освободил из эсэсовского застенка и, как он попал на пограничный берег Немана? Всё произошедшее с ним было настолько нереальным, что даже сам Горбенко с трудом верил в случившееся. Что же тогда говорить о других! И самым неприятным было то, что с момента своего освобождения из камеры пыток до того, как он очнулся на клеверном поле, Горбенко почти ничего не помнил. Не могла ему ничем помочь и Зося Скавронская, так как тоже была без сознания и очнулась только тогда, когда Горбенко переплыл вместе с ней Неман. По своим коротким, отрывочным воспоминаниям Горбенко предположил, что его и Зосю освободили польские партизаны. Он видел на рукавах людей, ворвавшихся в комнату, где их допрашивали эсэсовцы, бело-красные повязки. Скорее, всего, они напали на концентрационный лагерь, находящийся где-то поблизости, так среди партизан были люди в лагерной одежде. Но зачем они отвезли его и Зосю на границу? Словно они знали, кто он такой… Чем больше размышлял Горбенко над случившимся, тем меньше верил в то, что его освобождение, было случайностью. Не давало ему покоя также одно воспоминание, которое ему самому иногда казалось сном или бредом. Он помнил, как открыл глаза и увидел, что едет на заднем сиденье легковой автомашины. Рядом с ним сидела, опустив голову Зося. А на переднем сиденье Горбенко увидел людей в немецкой военной форме. Один из них, лейтенант повернулся к нему и, увидев, что Горбенко пришел в себя, вдруг с силой ударил его ладонью по лицу, после чего Горбенко вновь потерял сознание. Лицо этого лейтенанта накрепко врезалось Горбенко в память. Но происходило ли с ним это в действительности или это всего лишь плод его фантазии, решить Горбенко не мог. Поворочавшись на койке Горбенко, снова поднес руку с часами к глазам. Прошло сорок минут…Вдруг пол в его камере содрогнулся, и он чуть было не упал с койки на пол. Он приподнял голову и стал внимательно прислушиваться. С улицы доносились звуки, похожие на далекие взрывы. Вдруг что-то громыхнуло почти рядом с домом, в котором находилось городское управление НКВД. С потолка камеры на Горбенко посыпалась штукатурка. Он слез с койки и лег на пол. Затем до него донесся вой проносящегося над домом самолета и звуки пулеметных очередей. С улицы послышались громкие испуганные крики людей. Горбенко вскочил с пола, подбежал к зарешеченному окошку и посмотрел в него. Окошко находилось почти на уровне земли, но ему были хорошо видны несколько разрушенных домов на противоположной стороне улицы и громадный пожар, разгорающийся над находящимся чуть дальше бензохранилищем. «Что это? — с ужасом подумал Горбенко. — Неужели диверсия?.. Но откуда тогда самолеты?» Вдруг он понял, что происходит… «Это война!.. — молнией промелькнуло у него в голове. — Конечно война!.. Поэтому его и арестовали на территории Германии, не боясь дипломатического скандала. Война все спишет…» Горбенко бросился к двери и изо всех сил застучал в неё кулаком. «Откройте!» — громко закричал он, но за дверью не было слышно ни одного звука.