– В чем вы согрешили, брат мой? – прошептал аббат. – Я отпущу вам грехи.
– Да, – слабо отозвался лежащий у него на руках человек. – Я хочу покаяться в своих грехах, они отягчают мою душу.
Когда в западных окнах померк бледный зимний свет и в небе стали зажигаться первые звезды, сердце и душа Карлоса-Фелипе освободились от тяжкой ноши. Бедрих Прохазка, подозревавший испанского священника в том, что тот помогал дону Юлию искать Маркету, слушал его, напоминая себе, что должен принимать покаяние с сочувствием и всепрощением, как его и учили делать во имя Иисуса Христа.
Но одновременно с этим он уже обдумывал, как исправить сотворенное зло.
– Ваше время предстать перед Создателем еще не пришло, брат, – сказал аббат. – Кровь возвращается к вашим щекам.
Изумленный Карлос-Фелипе сел.
– Боль прекратилась!.. Слава Тебе, Господи! Но над душой моей тяготеет тяжкий грех, который должен быть искуплен.
Прохазка вгляделся в вечернем полумраке в его лицо и сказал:
– Есть один способ. Если желаете послушать…
– Какой же?
– Жила-была девушка по имени Людмила, – начал рассказывать Бедрих. – У нее были самые голубые на свете глаза и нежнейшая белая кожа. Но эта юная красавица отвергала ухаживания всех крумловских мужчин, даже того, кто любил ее всем сердцем. Для нее существовал только Иисус Христос. Она отреклась от всего мирского и ушла в монастырь Бедной Клары. И после многих лет неутомимой службы стала матерью-настоятельницей. А теперь она умирает, – продолжил аббат надтреснутым голосом. Он с трудом проглотил слезы и твердый ком в горле. – Но она еще не закончила служить Богу и человечеству и твердо намерена совершить еще один, последний, бескорыстный поступок. И у вас еще есть возможность очистить свою душу от греха против Маркеты и спасти ей жизнь.
– Как я могу послужить? – прошептал его собеседник, выпрямляясь и глядя аббату в лицо. – Я не смогу вынести это пятно на моей душе – оно прожжет мне дорогу в ад.
Прохазка глубоко вздохнул. Когда он впервые упомянул рыжеволосую ведьму, то думал, что Карлос-Фелипе наверняка обвинит его в богохульстве. Но тот лишь молча внимал, устремив взгляд в темноту, на статую Божьей Матери. Казалось, она наконец стала смотреть на него по-доброму.
– Маркета! – позвала Аннабелла. Ледяной воздух шахты лифта обжигал лицо. Голос ее эхом вознесся наверх, к покоям.
Звук легких шагов подсказал, что дочь цирюльника подбежала к шахте. Затем послышался ее голос:
– Аннабелла! Я видела, он уже скачет сюда!
– Так не будем терять зря времени! – отозвалась ведунья. – Потяни веревку подъемника и помоги мне поднять платформу.