Но вернемся к реальности. Добыв, наконец, огонь, я возликовала, как первобытный представитель рода человеческого, хотя на моем счету имелись куда более весомые достижения. И ликовать особенно было не от чего: на чердаке у Арчи скопилась немыслимая груда хлама. Не чердак, а лавка старьевщика! Здесь было всё, что только душа пожелает: и пропахшая нафталином залежалая одежда, и стопки прошлогодних газет, и побитые молью гардины, и еще куча всякой всячины. Впору устраивать аукцион.
Вдруг у самой ноги злобно пискнула и прошмыгнула в тень какая-то тварь. Крыса! Стыдно признаться, но крыс я боюсь с рождения. Так что визг мой, наверное, был слышен на всю округу — здесь я постаралась на славу. Заодно вспугнула летучих мышей, которые обитали под потолком, и они шелестящей массой пронеслись у меня над головой. Такое и менее впечатлительного выбило бы из седла. Споткнувшись о торчащий в полу гвоздь, я выпустила свечу из рук, и та, описав изящную дугу, приземлилась прямехонько на ворох тряпья. Я же очутилась на дощатом полу, успев посадить пару внушительных синяков и обзавестись несколькими ссадинами. Просто отличное начало дня!
Прислушалась: тишина, точно вымерли все. Ни мои крики, ни шум не произвели никакого эффекта. Видно, Арчи под страхом смерти запретил своим слугам мне помогать. А сам-то он где? Не удивлюсь, если уплетает омлет за обе щеки да запивает горячим молоком, — собственное удобство ведь превыше всего. У меня заурчало в животе, и я уже собралась пожалеть себя любимую, как вдруг явственно ощутила запах гари. Глядь — а у противоположной стены чердака вовсю резвится пламя: прыг — и оно отплясывает на обивке старой софы, скок — и оно с треском пожирает «Печатное слово Мериламии». Я могла бы и еще поглазеть, постоять, как завороженная, но тогда бы у самой, чего доброго, косточки обуглились.
Разобрав баррикаду трясущимися руками, вырвалась на волю и давай верещать: «Пожар! Горим!». Сработало почище любой сигнализации. Тут уж все встрепенулись, схватились за голову, и не было им дела до указов сквалыги Стайла. Дружно ринулись за водой.
Арчи нагнал меня на втором лестничном марше.
— Что ж ты творишь, окаянная?! Чего добиваешься? В могилу меня свести хочешь?! — прогремел он. На лице его было написано отчаянье.
— Вовсе не хочу! — с чувством уязвленного достоинства отчеканила я на бегу. — Мне не пристало мстить за мелочные обиды, ясно тебе?!
— Но пожар ведь ты устроила!
— Давно пора было избавиться от всех этих бесполезных вещей, — заявила я, хотя совесть меня всё ж покалывала. — Да и не ты ли вынудил меня запереться наверху?!