– А почему вы не спросите, где была и что делала я в ту ночь?
И снова Строгачев ответил, не поднимая глаз от следующей папки:
– Вы были в своей каюте, удалившись туда сразу после отправления «Володарского».
Мне стало не по себе. Кто-то следил и за мной тоже?
Все оказалось просто – это Ангелина Ряжская сообщила Строгачеву, что я мирно спала всю ночь.
– Почему ты так уверена, что спала, а не бродила по пароходу с топором в руках?
Ангелина чуть смутилась:
– Руфа… ты так храпела…
Я расхохоталась, оказывается, и храп может быть полезен.
Но смех был невеселым. Мне наплевать на дворянское прошлое Лизиной матери, но на ее собственное поведение – нет. Даже Гваделупов ворчал, мол, временами забывает, что перед ним не настоящая Любовь Петровна в худшем ее проявлении.
К неожиданным результатам привел допрос Лизы.
Уже зная, что ее не было в каюте в ту злополучную ночь, Строгачев поинтересовался, где же девушка находилась. Лиза отвечать отказалась.
Арестована Елизавета не была только потому, что мы уже вышли в море. Строгачев усмехнулся и посоветовал вспомнить.
Об этом мне по секрету сообщил подслушивавший из своей каюты Тютелькин. В ответ я посоветовала режиссеру не приближаться к стене между каютами, чтобы самому не отправиться в дальние места организовывать самодеятельность в лагере. Тютелькин к совету прислушался.
А я вспомнила, что Лиза и впрямь скрыла, где была тогда. Считая, что это уже не важно, ведь никакой уверенности, что Любовь Петровну утопили с борта «Володарского» больше не было, я не стала выпытывать, но вот Строгачеву все же стоит признаться. Хотя бы из чувства самосохранения. ОГПУ не милиция и не трамвайный контролер, с которым можно пререкаться.
Но Лиза отвечать не желала даже мне.
Глава 8. Взлет надо выстрадать, это падение возможно без усилий…
К сожалению, из-за легкости многие принимают падение за взлет и жестоко за это расплачиваются.
Строгачев усиленно работал весь день, даже обед ему принесли в каюту. И ужин тоже.
Само присутствие его на пароходе превращало нашу жизнь в кошмар. Сначала ожидание беседы, потом выводов, поползли слухи один другого хуже, причем никто не мог объяснить, откуда они брались.
Посещение каюты с представителем ОГПУ одних заставило замолчать, у других, наоборот, вызвало словесный понос, а кто-то даже плакал. Наблюдать это было неприятно и не всегда вызывало сочувствие: например, с Меняйловым даже обедать за одним столом никто не хотел после его объявления о разводе с вчера еще обожаемой «представительницей чуждого класса» Сонечкой.
Независимо вел себя Распутный, он словно бравировал отсутствием страха перед Строгачевым.