Как я была Пинкертоном. Театральный детектив (Раневская) - страница 87
Одарив онемевшую соперницу презрительной улыбкой, Лиза направилась в гостиницу. Строгачев сделал вид, что ему срочно нужно разобраться с водителем авто, Тютелькин несколько секунд метался между оставшейся стоять Любовью Петровной и гордо прошествовавшей в вестибюль гостиницы Лизой, и только Суетилов уверенно шел на полшага впереди новой Примы – чтобы открыть перед ней дверь.
Открывать не пришлось – навстречу им вылетел Гваделупов, но приветствовать не стал, наоборот, ловко миновав, направился к Любови Петровне. Вовремя, потому что к стоявшей столбом свергнутой Приме подошел с ее знаменитым чемоданом в руках извозчик:
– Гражданка, платить будем?
Гваделупов поинтересовался:
– Сколько?
Я не слышала, какую сумму назвал водитель кобылы, но актер крякнул:
– Однако…
На что получил ответ:
– Так ведь от самого Симферополя. И обратно надоть.
Перегнувшись через перила, я позвала:
– Николай Георгиевич, Любовь Петровна, поднимайтесь ко мне, у меня пирожные есть и чай хороший.
Через пять минут Любовь Петровна принимала ванну в моем номере, а улизнувший к нам от новой Примы Тютелькин, делая круглые глаза, шепотом поведал о концерте у САМОГО.
Еще через полчаса Любовь Петровна рыдала в кресле, рассказывая о своем неудавшемся любовном приключении:
– Как я могла так ошибиться?! Ради него я решилась бросить своего Вадима Сергеевича, этого благороднейшего человека! Бельведерский казался ангелом, а оказался подлецом!
– Ты хоть Вадиму Сергеевичу не сообщила? – От необычности ситуации Гваделупов даже перешел на «ты».
Любовь Петровна, снова ставшая Любой, бросила на него недоуменный взгляд:
– Я что, дура, по-вашему?
Хотелось ответить, что да, но мы только вздохнули. Она поняла, снова жалостно всхлипнула:
– Что делать-то?
Я смотрела на нее, недавно такую заносчивую, и видела перед собой несчастную бабу, у которой вдруг отобрали все. Ее жизнь давно зиждилась на этой всенародной любви, на популярности, на славе. Поверив болтовне ничтожного Бельведерского, Люба совершила опрометчивый поступок и дорого за него заплатила. Пережить свою славу – что может быть для артиста тяжелей?
Честно говоря, эта несчастная, заплаканная Любочка нравилась мне куда больше прежней надменной Павлиновой, потому что вдруг стала человеком. Мы с Гваделуповым переглянулись. Мне показалось, что он испытывает похожее чувство.
– Люба, пусть Лиза поет. Она действительно поет лучше тебя. Но на сцене… Сцена твоя, Люба. Играй, ты можешь!
– Правда? – Павлинова высморкалась в кружевной платочек с запахом французских духов и снова всхлипнула.