Мы уже собрались уходить внутрь, когда со стороны главной дороги раздался шум автомобильного мотора. Мелькнула мысль, что едут за нами.
Действительно, ехали, но…
За картину, которая последовала, многие режиссеры дорого бы дали. Это в очередной раз доказывает, что жизнь куда изобретательней любого художника.
С двух сторон к самому входу подъехали сразу два экипажа. В одном из них – начищенном авто – сидели в прежнем составе Строгачев, Суетилов, Тютелькин и Лиза, а во втором – пролетке – Любовь Петровна! Остановились экипажи рядом. Строгачев выскочил из авто и поспешно открыл дверь перед Лизой со словами:
– Пожалуйста, товарищ Павлинова.
Самостоятельно выбравшаяся из пролетки Любовь Петровна замерла, вытаращив глаза на своего двойника. Лиза тоже застыла, разевая рот, как рыба на берегу. Несколько секунд они так и стояли – вперившись взглядами друг в друга.
Гваделупов пробормотал: «Пора выручать». И опрометью бросился вниз.
Первой опомнилась Любовь Петровна:
– Лиза? – Она-то узнала свою костюмершу даже в гриме. – Почему ты… Какая Павлинова?! – вопрос предназначался уже Строгачеву.
– Вы же… Вас же… убили? – наконец выдавила из себя Лизавета.
– Меня что?! Вот она я – Павлинова! – Любовь Петровна осознала подлог.
Но пришла в себя и Лиза, она вдруг пожала обтянутыми шелком плечиками:
– Теперь Павлинова – я.
– Как ты можешь быть Павлиновой?
Лиза, не желая терять завоеванных высот, упрямо повторила:
– Теперь я Павлинова.
– Самозванка!
– От такой слышу! – Может, мать у Лизы и дворянка, но в роду точно были торговки с рынка, так сыграть бабу, упершую руки в бока, может либо настоящий талант, либо та, у которой эта поза в крови. Таланта у нью-Павлиновой не имелось…
– Ермолова не может стать Павлиновой!
– А Орлянская может?
Вылезший из автомобиля Тютелькин суетился вокруг, по привычке пытаясь замять назревавший конфликт. Суетилов, наоборот, стоял, задумчиво созерцая и, видно, прикидывая силы той и другой, чтобы вовремя принять сторону победительницы. Две Примы продолжали обличать.
Любовь Петровна использовала последний козырь:
– Но ты никто! Нарядиться можно, а петь, играть?
Усмешку Лизы оценил бы сам Станиславский. Она окинула Любовь Петровну непередаваемым взглядом с ног до головы (именно в таком порядке) и полупрезрительно произнесла:
– САМ сказал, что пою я лучше вас. И чтобы продолжала.
– Как САМ? – Похоже, Павлинова растерялась впервые в жизни. – Как это САМ? – В голосе послышалась паника. – Мы же должны выступать послезавтра?
– А выступали сегодня!
Это добило Любовь Петровну, которая начала осознавать, что она больше никакая не Прима.