«Мы уже далеко ушли», — произношу я и показываю, откуда мы пришли. Мы поворачиваемся и идем обратно по улице, название которой он не помнит, мимо приветствующих нас соседей, которых он не узнает, к дому, которого он не знает. У дома стоит машина с тонированными стеклами. Мы останавливаемся, чтобы взглянуть на наши отражения. Я спрашиваю E.P., что он видит. «Какого-то старика, — отвечает тот. — И все».
Мы с Эдом договорились о еще одной встрече перед его возвращением в Европу. Он хотел пересечься со мной в Центральном парке, где никогда прежде не бывал и куда считал необходимым наведаться во время путешествии по Америке. Рассмотрев голые ветви деревьев и спортсменов, совершавших дневную пробежку вдоль Резервуара, мы оказались в южной оконечности парка, через улицу от отеля Ritz-Carlton. Стоял мороз, дул пронизывающий ветер, и это совершенно не располагало к размышлениям и уж тем более к запоминанию.
Но, несмотря на это, Эд настоял, чтобы мы оставались на улице. Он вручил мне свою трость и играючи взобрался на один из больших камней на границе парка — очевидно, испытывая боль в своих пораженных хроническим артритом суставах. Окинув взглядом окрестности и отметив «идеальную величественность» этого места, Эд пригласил меня присоединиться к нему на вершине камня. Он пообещал за час обучить меня паре базовых техник запоминания. Трудно было представить, что мы смогли бы выдержать дольше на такой погоде.
«Должен тебя предупредить, — сказал Эд, осторожно усаживаясь и скрещивая ноги, — Ты быстро перейдешь от благоговейного уважения к людям с хорошей памятью к „а, это все дурацкие трюки“, — он замолчал и склонил голову к плечу, словно бы выжидая, не будет ли у меня как раз такой реакции. — И ты будешь не прав. Это просто одна из фаз, через которую придется пройти».
Он начал свой урок с самого главного принципа мнемоники — «вдумчивого кодирования». Наша память была создана не для нашего современного мира, объяснил он. Наша память — как и наше зрение, наши способности к языкам и прямохождению и все остальные биологические способности — эволюционировала в процессе естественного отбора в условиях, совершенно отличных от тех, в которых мы живем сегодня.
Большая часть эволюционных процессов, превративших примитивный мозг наших предшественников в мозг, который служит (иногда плохо) нам сегодня и благодаря которому мы говорим, мыслим символами и страдаем неврозами, произошла в плейстоцене — в эпоху, начавшуюся 1,8 млн лет назад и окончившуюся всего 10 000 лет назад. В тот период — а в некоторых изолированных местах такое происходит и в наше время — люди жили как охотники и собиратели, и потребности, связанные с таким образом жизни, сформировали мозг, который мы используем сегодня.