— Поздравляем вас, — начинает она, а «хор» на асфальте снова «выдает» громовую скандировку. Все смеются.
— Слово нашей прессе, — оглядывается на Жанну Алексей.
— «Щедрова будем печатать с продолжением», — сказал щедрый редактор, — имитируя чужую речь, произносит Жанна и разворачивает газету. Привычно сощурившись, различаю на полосе знакомое фото: старший лейтенант Щедров в сорок пятом и столбцы текста под заголовком «Не стареют душой ветераны».
Если сказано «не стареем» — будем стараться. Я рад, весело спрашиваю, чья затея с «песнопением»? Внизу, где вроде все угомонилось, произошла перестройка и хор затягивает на новый сюжет:
— Всем боль-ным же-ла-ем здрав-ство-вать! Ве-те-ра-нам вой-ны и тру-да. Пи-о-не-рам и пен-си-о-не-рам….
Хитрецы, спохватились. Теперь не очень-то их обругаешь и прогонишь. Смеются больные. Гости неловко усаживаются на белые табуреты, а сын на правах родни примащивается у меня в ногах. Алик берет мою бледную руку в свои сильные лапы, будто собирается щупать пульс. Но я-то знаю: мой старшой стесняется нежностей и только это может себе позволить. Если бы мы были одни, я бы притянул его к себе, поцеловал. Спрашиваю Алексея:
— Как решился вопрос с пенсией для той женщины?
— Я все выяснил, — отвечает он деловито, но вижу, тень пала на лицо. Он потирает с досадой упрямый раздвоенный подбородок. — Премиальные и сверхурочные в пенсии не учитываются, ранее начислили ошибочно. По-человечески женщине не объяснили, а просто стали платить меньше. Хотя случилось это до моего избрания, извинился, рассказал, в чем была ошибка. Долго убеждал, никак не хотела примириться, что меньше будет получать.
— Вызывали в депутатскую группу или сама пришла?
— Ни то, ни другое. Ходил к ней домой. Считал, что так лучше.
— Только так и надо. Другого не ждал от тебя.
Хочется обнять милого парня, которому совесть и долг подсказали верный шаг в малом, но важном: проявить внимание к женщине, что годится ему в матери и всю большую трудовую жизнь работала не щадя себя.
Алексей несколько задерживается: чувствуется, что хочет сообщить мне нечто доверительно. И у нас неожиданно для меня возникает «мужской» разговор. Речь идет о Любе Дубовой, в устройстве личной судьбы которой я когда-то решил принять деятельное участие. Опоздал! Опередил Алексей. Он вдруг выкладывает:
— Юрий Петрович! Я люблю Любу, я давно ее люблю, я давно ее провожаю. Что нам делать?
Я отвечаю не задумываясь:
— Уводи ее!
«От пьяницы и развратника мужа, от мещанского болота, в котором она живет». Это хочется добавить, но и так все ясно. Вот я и вмешался в борьбу за лучшую долю Любы.