Русичи с первых же дней распределили между собой обязанности, кому за кем следить. Дмитрий взял на себя самого исполнителя приговора, Шумило — того сообщника, который был помощней, а Никифор — того, который держался особенно незаметно и, видимо, был самым хитрым.
Невозможно было предугадать, когда и как будет совершено убийство, в каком виде предстанет фидай перед жертвой.
Единственным способом предотвратить преступление являлась неусыпная слежка за убийцами и своевременное предупреждение эгемона. Чтобы легче было пробиться к столь высокому лицу, сирийский купец дал Дмитрию письмо для своего давнего знакомого — чиновника из Константинополя, который непременно должен быть на ярмарке и, конечно, сумеет добиться аудиенции у наместника.
Перед отъездом Дмитрий спрашивал Юсуфа, не случится ли так, что, помешав ассасинам осуществить задуманное, друзья сами станут врагами страшного ордена и тогда их жизнь не будет стоить ни гроша. Но сирийский купец объяснил, что эгемон не есть личный враг «горного старца», что убийство это не ритуальное и не из мести, а купленное за большие деньги, — и, стало быть, люди, его предотвратившие, не переходят в разряд приговоренных. Такие помехи расцениваются как случайные и убыток несет заказчик убийства. К тому же если стража эгемона схватит всех троих ассасинов, то донести повелителю о подробностях дела будет просто некому. Юсуф также сообщил Дмитрию, что почти наверняка знает имя заказчика убийства. Не кто иной, как сама жена градоначальника, распутная словно Мессалина, задумала таким способом избавиться от своего престарелого и скупого мужа. Но не имеется прямых доказательств, чтобы обличить ее перед эгемоном, который слепо доверяет коварной красавице.
Словом, дело было такого рода, что на каждом шагу можно было сломать себе шею. Зато в случае выигрыша, а Дмитрий с волнением на это надеялся, он сможет одним махом упрочить свое положение и вернуться на родину победителем.
Похожее чувство Клинец уже испытывал когда-то на Руси, отправляясь охотиться за Быкодером. Но тогда ожидаемой наградой были только деньги, теперь же — нечто неизмеримо более притягательное…
Даже на корабле, в опасной близости от ассасинов, Дмитрий иногда бросал мечтательный взгляд на север, словно пытаясь за линией горизонта разглядеть очертания далекого прекрасного города, в котором — увы! — так и осталось его сердце. И тогда мысленно он говорил себе: «Ведь Анна была согласна, пока думала, что победитель желает такой награды. Конечно, она сама не хотела быть чьей-то женой, она соглашалась только из чувства долга. Пусть так. Зато, назвав ее своей по закону, я был бы с ней рядом, получил бы возможность завоевать ее любовь. И кто знает, вдруг бы мне это удалось… Ведь она так молода, прекрасна… а под монашеским платьем бьется горячее сердце».