— Да.
— Но я ничего не смогу сделать, если от этого можешь пострадать ты, София.
Липкое сладкое мороженое текло по моим пальцам, но чистота меня заботила сейчас меньше всего.
— Если я стала для вас помехой, тогда, может быть, пришло время моему ученичеству закончиться?
— Ни в коем случае, — сердито сказал Рихтер. Он достал из кармана платок и начал вытирать мою испачканную ладонь. — Вздумала тоже! Я скорее по-тихому прибью Мартина, если он продолжит втягивать тебя в свои авантюры. Ты, конечно, расстроишься, но я подберу тебе мужа не хуже, обещаю. Тебе нравятся алхимики?
— Это вы про себя, мастер? — фыркнула я.
Рихтер так посмотрел на меня, что я смутилась.
— Простите, я не должна была шутить таким образом.
— У меня очень высокие требования, между прочим, к своей избраннице, и ты им не соответствуешь.
— И что же во мне не соответствует вашему вкусу?
— Ты хоть и миленькая, но слишком обычная, на моем фоне будешь теряться.
— Этак вы никогда никого не найдете, мастер. Рядом с вами любая будет теряться.
Алхимик сощурил на солнце свои странные глаза, улыбаясь чему-то.
— Мастер?
— Говорят, если долго смотреть на солнце, можно ослепнуть, а если не сводить глаз с луны — потерять душевный покой и даже стать безумцем. Наверное, я начал понимать значение этих слов.
— Вы сравниваете фотохимическое повреждение сетчатки с народным суеверием. Нет ни одного научного доказательства, что луна в любом ее положении как-то вредна для психики.
— Скучный ты человек, Вернер. Приземленный. И как тебя только Мартин терпит? — вздохнул алхимик. — Доедай свое мороженое и пойдем. Тебе еще отчеты за меня писать.
Работа отлично приводила мои мысли в порядок, особенно если работать приходилось под началом вредного и въедливого алхимика. Так что ко времени встречи с Мартином я уже пришла в себя. Почти.
— Выглядишь усталой. Или расстроенной.
Руки менталиста скользили по обнаженной спине, рисуя причудливые линии.
— Так напряжена. Что-то случилось, Софи?
Легкий поцелуй в плечо. Еще один у основания шеи, на который я уже не могла не отреагировать. Перевернулась и потянулась к Мартину, требуя большего. И отдавалась с такой страстью, будто жаркими, поспешными и чуть грубоватыми ласками можно стереть все сомнения.
Страсть сменилась истомой, но забыться удалось лишь на время. Почувствовав на себе взгляд мага, неохотно открыла глаза:
— М-м-м?
— Ты сегодня необычно молчалива, как будто что-то скрываешь от меня. Даже не рассказала о получении документов.
Я почему-то не хотела говорить Мартину, что разговаривала с Гайне. Да и что я ему скажу? «Министр считает, что ты, возможно, соврал мне тогда про Шварца»? А может, поинтересоваться у Мартина, не он ли скопировал мои записи о Котовском и передал их канцлеру?