Я не знала, что стоит за его предложением — простая вежливость, подкуп или что-то еще, но на всякий случай отказалась, сославшись на головную боль. Шефнер не поверил, но давить на меня не стал.
— Приказать отвезти вас домой?
— Не надо.
Маг внимательно на меня посмотрел и, вздохнув, внезапно спросил:
— Хотите, я вставлю мозги этому мальчишке, и он прибежит к вам с извинениями?
Я вздрогнула.
— Вы знаете?
— Петер вчера обвинил меня в том, что я пытался вас поссорить, рассказав правду о его невесте. Несложно догадаться, что у вас с моим племянником не все хорошо.
— Вы, должно быть, этому рады, господин Шефнер.
— Ну да. В душе я злобно хохочу и ликую, — невозмутимо кивнул менталист.
Я хмыкнула и призналась:
— Может, сочувствуете, а может, и правда ликуете. Я плохо разбираюсь в людях. А вы так и вовсе загадка для меня.
— Так ведь вы, София, даже и не пытаетесь меня узнать.
Отвела глаза.
— Для чего мне это? Узнавать вас?
— Я бы ответил, — тихо сказал Шефнер, — но боюсь, вы снова меня оттолкнете.
Он хотел сказать что-то еще, но его отвлек один из подчиненных, и я, пока обо мне забыли, тихо смылась домой.
После этого нашего разговора, странного, полного недосказанности, между нами почти ничего не изменилось. За исключением одной детали. Всякий раз после конца занятий Шефнер приглашал меня куда-нибудь. При этом ни разу не повторился. За два месяца я уже упустила возможность побывать с ним в цирке, в дендрарии, в зоопарке, на ипподроме. И даже на незаконных боях и в игорном заведении, уж не знаю, с чего он решил, что это может мне понравиться.
А вот его племянник, напротив, меня игнорировал, но зато почти не расставался с Мартой. Получалась совсем какая-то глупая ситуация — я бегала от одного Шефнера и преследовала другого. После нескольких моих попыток поговорить с Петером я убедилась, что он упрямый осел, и отстала от него.
Но вскоре все мои личные проблемы ушли на задний план. В середине зимы слег дедушка. Слег, чтобы больше уже не встать.
Начало апреля выдалось грязным, слякотным и промозглым. Из-за постоянной сырости я простудила горло и теперь почти не могла говорить.
Мне, впрочем, и не хотелось. Я в последний раз взглянула на могилу Августа Вернера, моего деда, и, не заметив предложенную руку, направилась к воротам кладбища. Мартин Шефнер, тактично отстав на шаг, пошел следом.
— Я подвезу вас, — мягко сказал он, но было понятно, что спорить с ним бесполезно.
Позволив усадить себя в автомобиль, я наконец избавилась от шляпки с черной вуалью и опустила затылок на прохладную кожу сиденья. Устала.