— Турецкой кампании, — сказал Александр Романович, — очевидно положительное для империи Российской окончание. И понятно, что многие обращают взоры к обретенным землям Новороссии. Им представляется, что здесь откроются широкие возможности для коммерции. — Граф остановился и, все еще удерживая руку Федора Федоровича, задумался.
Тот взглянул вопросительно.
— Нет, нет, мой друг, — тут же сказал Александр Романович, отрицающим жестом останавливая помощника. — У нас нет разногласий относительно будущего Новороссии. Хочу лишь подчеркнуть: в завтрашнем дне обретаемых на юге земель есть начала для развития коммерции. Но лишь в завтрашнем дне. Юг пока малолюден, здесь нужны порты, дороги и многое, многое другое для того, чтобы распахнуть ворота торговле. На это уйдут годы. Годы…
Сказав это, Александр Романович отчетливо представил бесконечные обозы, бредущие по раскаленной южной степи; тысячи и тысячи землекопов, строящих дороги; глыбы камней, с шумом и грохотом обрушивающиеся в море, с тем чтобы укрепить берега на месте будущих портов; увидел строительные леса вокруг растущих зданий новых городов и, разом охватив все это мысленным взором, навыкшим к государственным решениям умом, просчитал, сколько это потребует сил. Пустых слов граф не хотел да и не умел говорить.
Воронцов молча прошел к окну и, отпустив руку Федора Федоровича, высказал наконец главное, о чем так много думал:
— Коль скоро мы обретем покой на Западе, приспевает время оборотиться всем лицом к Востоку. И вот что я хотел сказать вам, мой друг. Недоговоренности ее величества… Точнее даже неодобрение начинаний на Востоке — только маневр. Да… Да… Маневр. Нежелание дать пищу при дворе для разговоров.
Федор Федорович слегка приподнял плечи. Но граф не дал сказать ему и слова:
— Я долго вчера размышлял и пришел к выводу: ее величество ждет наших действии, но не хочет, чтобы побудительной причиной к ним были царственные распоряжения. Это политика, мой друг. Думаю, в ближайшее время следует подготовить решительную бумагу относительно восточных дел. Пока, однако, не следует посвящать в это никого. — Он, заговорщицки склонив набок голову, взглянул на помощника. — Сделаем все, а тогда скажем. А? — И граф Воронцов улыбнулся, уже целиком захваченный предстоящей работой.
Он чувствовал счастливый ветер, поддувавший под крылья России, и, опираясь на многолетний опыт и немалые знания, стремился всеми силами быть полезным в ее движении.
— Действие, действие, мой друг, вот что единственно может нас украсить…
Значительное лицо графа выразило полное удовлетворение состоявшимся разговором. Воронцов не догадывался, что его ждут разочарования. Разумея в делах государственных, Александр Романович, как это часто бывает, меньше успевал в дворцовых интригах.