Впереди пегие быки и коровы, перегоняемые с пастбища на пастбище. Они медлительны и сонливы, как вечность. Клаксон захлебывается, и шины тормознувших колес запа–ревно шуршат в Искрошенной щебенке.
— Дней бык пег, — неожиданно говорю я. — Медленна лет арба…
И тогда от стекла впервые за целый час езды (как только шея не болит!) ко мне поворачивается соседка по сиденью. У нее встопорщенные русые волосы, совсем детское лицо, серые рассеянные глаза и забавный пушок над губой. Пушок, который хочется тронуть пальцем, смахнуть застрявшую бисеринку пота.
Голос тих и бесцветен:
— Что вы такое говорите?
Уже чтобы задеть и расшевелить ее, я упрямо чеканю строфу до конца:
— Наш бог бег. Сердце наш барабан!
— Это Маяковский, — говорит девушка тем же ровным и тихим голосом.
— Вы знаете эти стихи?
— Нет. Но можно догадаться, чьи они…
Она снова вжимается в стекло, глаза у нее становятся круглыми и почти неподвижными: Домбай для нее как сказку в яви.
«Дней бык пег, — думаю я, — медленна лет арба…»
И воспоминания накатывают на меня лавиной, они беспощадны.
Собственно, то, что происходило со мной в последние годы, на посторонний взгляд совсем не драматично и даже банально. Ну, подумаешь, ушла жена. Не у меня первого.
Но она не просто ушла. Она оставила ребенка трех лет. Сына. Точнее говоря, сына я ей не отдал. А она не очень стремилась его отнять. Я не знаю, на чем именно мы не сошлись. Я решительно не могу в этом разобраться. Ну, я много времени отдавал работе Видите ли, это моя работа. В ней смысл моей жизни. В ней мое призвание. Вполне вероятно, что я отдавал ей значительно больше времени, чем жене. Чем сыну. Вполне вероятно, что я приходил домой иногда поздно. Однако я же не в ресторанах засиживался и не в карты играл! Я отдавал себя и свое время только одному радио… Я конструировал сложную сверхчувствительную аппаратуру. Я много тогда читал — не только на русском, но еще технические журналы на немецком и английском. Зато Хемингуэя, Олдингтона и Кронина мы читали вдвоем на чистейшем русском — Ирина не смогла бы пожаловаться. Хотя, скажу откровенно, мне приятней было бы познакомиться с такими писателями в подлиннике и с глазу на глаз.
А потом еще альпинизм… Что ж, тут Ирина вправе была предъявить мне претензии. Альпинизмом я увлекался до женитьбы и не забросил его, уже обзаведясь семьей. У каждого есть, как говорят англичане, хобби. Конек. Увлечение. У меня тоже… Раз в году я проводил дней двадцать в альплагерях Центрального Кавказа. Потом брал еще отпуск за свой счет — пока не стал кандидатом и мне не увеличили его — и в качестве компенсации за навязанное жене одиночество ехал с ней на Рижское взморье, куда–нибудь в теплые края или в мещерскую глушь на Оку.