Еще попятившись, Пташка зацепилась каблуком за угол дивана. Пока она пыталась сохранить равновесие, Фокс тыльной стороной ладони нанес ей косой удар по голове, от которого у нее зазвенело в ушах. Пташка качнулась и упала вперед, на подлокотник дивана, при этом ударившись о него животом так сильно, что от боли у нее перехватило дыхание. И прежде чем девушка попыталась встать, она почувствовала, как Фокс навалился на нее всей тяжестью. При этом он крепко держал Пташку за шею и вдавливал ее лицо в сиденье так сильно, что та едва могла дышать, а отбиваться вообще не было никакой возможности. Она закинула назад руку и стала скрести ногтями по его рукаву, ища кожу. Увы, ей никак не удавалось до нее добраться, как не получалось согнуть руки так, чтобы дотянуться до его щеки, или глаз, или рта – до любого места, которое она была в состоянии как-то повредить. Единственное, что она могла сделать, это кусать пыльную ткань дивана. Уткнувшись в нее, она давилась собственным дыханием, жарким и удушливым.
– Я обламывал и худших дикарок, чем ты, девочка, – сказал лорд Фокс голосом, сдавленным от удовольствия и разгоревшейся похоти. – Но ты борись, если тебе нравится. Чем труднее добыта победа, тем она слаще.
Пташка почувствовала, как холодный воздух коснулся ее ног, когда Фокс задрал на ней юбку, как расцарапал кожу, грубо сорвав панталоны. Она отчетливо осознала, что сейчас должно произойти, однако это не сделало происходящее менее болезненным или менее стыдным. Ее беспомощность, неспособность предотвратить то, что с ней происходило, наполнили Пташку яростью, столь же неистовой, сколь и бесполезной. Она изрыгала в диванную подушку, приглушающую звуки, все проклятия, угрозы и оскорбления, какие знала, а когда лорд Фокс резким толчком вошел в нее, ее крики перешли в нечленораздельный вой. Он не спешил. Лорд Фокс был немолод и хотел получить больше удовольствия.
Когда в гостиную вбежала Бриджит, ее глаза были широко раскрыты. Она застала Пташку по-прежнему перегнувшейся через подлокотник дивана, уставившейся в пустоту, и заскрежетала зубами.
– Я так и знала… Сразу все поняла, как только увидела его, когда он ехал отсюда на лошади, разомлевший и раскрасневшийся! Проклятый старый ублюдок! Чтоб его поразила проказа! – воскликнула Бриджит. Это был первый и единственный раз, когда Пташка слышала, чтобы эта старая женщина сквернословила. – Чтоб его поразила проказа! Как ты, Пташка? Можешь подняться?
– Не прикасайся ко мне, – злобно огрызнулась Пташка.
Пораженная ее тоном, Бриджит опешила. Наступила пауза, один краткий миг, в течение которого Бриджит успела изменить подход, тонко и действенно.