Только теперь, наблюдая за преображением Франсуа, Борис ощутил происходящее в полной мере. Они свободны и перед ними открыты бесконечные просторы, тысячи дорог, но не счастье, а печаль тоскливой нотой зазвучала в сознании: тысячи дорог неизвестности, пустоты, не заполненной теплом близких ему людей. «Я разберусь с эти потом. Я разберусь».
После того, как все трое заполнили анкеты, ответили на вопросы и были отправлены ожидать дальнейших указаний, они нашли в пространстве между ангарами укромный уголок и разлили остатки коньяка по кружкам, которыми их снабдили у полевых кухонь. Выпили молча за тех, кто не дожил.
Сергей сказал, что его направили к доктору в развернутый неподалеку госпиталь. Он до сих пор почти ничего не слышал, все время болела голова. Идти не хотелось, думал только о возвращении домой к матери, но все-таки отправился по указанному адресу. Договорились вечером собраться и обсудить дальнейшие планы. Но больше Сергея они уже не увидят.
В госпитале находился представитель советской группировки, и он формировал из оставшихся в живых соотечественников команды, которые грузили на американские грузовики и увозили в зону, занятую советскими войсками. Врач осмотрел Сергея, дал ему пузырек с какими-то каплями и рекомендовал покой, желательно, постельный режим. В кузове «студебекера» уже почти не было места, но ему подали руки, и он оказался среди таких же уцелевших бывших солдат, офицеров, нескольких молодых ребят, угнанных на работы в Германию из России. Люди были возбуждены. Ожидание возвращения к своим, возвращения домой. Говорили, не слушая друг друга, перекрывая гул работающего двигателя, о том, куда они направятся, кто их ждет, чем займутся в первую очередь.
Через три часа пути машину встретили советские солдаты: свежие лица, уверенные, веселые, вместо петлиц погоны, у многих автоматы ППШ, не так, как было в начале войны – пара штук на роту. Сергей жадно вглядывался в окружавшую его картину. Совсем иначе выглядела сегодняшняя армия, чем тогда в сорок втором под Ржевом, когда его, раненого, взяли в плен. И техника! Самолеты уже приходилось видеть в небе над Германией. Такую гордость, такое восторженное чувство испытывали русские за колючей проволокой, когда краснозвездные крылья победно проносились над их головами. А тут колонны танков, артиллерия и вместо полуторок, «студебекеры» с гаубицами на прицепе, с катюшами под брезентом. На такой грузовой «студебекер», но уже с русским водителем их и пересадили.
Пока сопровождающий передавал документы на прибывших, народ в кузове притих. Водитель, сержант с погонами родной пехоты, в ответ на их радостные приветствия, постоял, мусоля мундштук папиросы, хмуро окинул их взглядом, и молча уселся в кабину. Бойцы, окружившие машину, не сразу разобрались в том, кто находился на ее борту, а когда поняли, улыбки исчезли. Большинство просто отошли, тоже не реагируя на попытки заговорить, а один задержался и показал рукой, как на шее затягивается петля. Разговоры стихли, недобрые предчувствия охватили всех. Слухи о том, что бывших военнопленных на Родине не чествуют, доходили до них и прежде, но верить не хотелось, не могли с ними, настрадавшимися, чудом выжившими, так поступить свои. И вовсе помрачнели их лица, когда в кабину к водителю сел капитан с синим околышем, а на борт – два автоматчика, с теми же знаками отличия НКВД.