Будь всё по-прежнему, я обязательно загуляла бы. Но сейчас решила, что пора с этим кончать. Город как будто отодвинулся от меня, отторг. И я отринула Москву. Теперь мне точно будут мерещиться кремлёвские башни в мертвенном свете прожекторов и фонарей, сияющий храм Покрова. И Москва-река под мостом, которая никогда не смоет эту кровь, не унесёт в прошлое минувшую ночь.
Единственный, кто теперь может измениться, – я сама. Отныне вокруг лишь серое небо, серые дома, серый асфальт. Снега в городе нет, но мне кажется, что едем сквозь метель, и ледяное крошево сечёт лицо. Если вылезешь, сразу завалит насмерть. Надо, наверное, дяде признаться, всё рассказать. Он, может быть, поймёт. И уж точно удивится. Меня ведь не исправить. Во всяком случае, дядя так считает.
– Покайтесь, грешницы! Поделитесь опытом! – восклицает он, когда хочет обсудить мой новый роман. Теперь всё в прошлом, и я могу говорить. Хуже уже никому не будет.
В машине работала автомагнитола. Одна весёлая песенка следовала за другой. Падали ритмичные аккорды, а мне хотелось зажать уши. Потом опять пошли новости. Да замолчите же вы – нет больше сил терпеть!..
Вот ты какая, Москва! Хуже джунглей, хуже большой дороги. И эти камеры на столбах, менты и топтуны в штатском ничему помешать не могут. А, может, и не хотят.
Я словно узнала что-то гадкое о человеке, которого раньше считала порядочным. С опаской и злобой я думала не только о Москве, но и о себе прежней. Ведь кто-то должен быть виноват – и я мысленно крыла себя последними словами. Сладострастно обливалась помоями, припоминая все свои грехи. И через какое-то время поняла, что уже могу дышать…
Похоже, я для того и пришла в этот мир, чтобы преодолевать трудности. Потом уже астролог объяснил, что у меня тяжёлая карма. Я постоянно буду разрываться между мелкими человеческими слабостями и стремлением к высокой духовности. Вечные колебания между двумя мирами порождают непрерывные тревоги и неудовлетворённость.
В прошлых воплощениях мне пришлось испытать много страстей, пережить массу потерь. В этой жизни я должна встать на путь искупления и отказаться от своих прежних дурных привычек.
Получится это или нет, будет зависеть не только от меня, но и от жизненных обстоятельств. Ещё ничего не решено. Я могу как возвыситься, так и упасть окончательно. Ход событий или вытянет меня к свету, или утопит во тьме. Всё это произойдёт через мужчин, которых вокруг меня очень много.
Мой отец погиб в девяносто первом, во время «павловского» обмена денег. Он был опером в отделе борьбы с организованной преступностью, который попеременно называли то РУБОПом, то РУОПом, от ОРБ. И всё это время у него было одно имя, неофициальное, но точное – «антимафия». Туда после гибели сводного брата и перешёл из КГБ мой дядя Сева. Кстати, он до сих пор вспоминает то нелёгкое время как золотые дни своей жизни.