Сам Саша знал, что на Холодаева эти доводы никакого впечатления не произведут. Напротив, упоминание об армейском прошлом способно разгневать его ещё больше. Сразу вспомнит о жене, о доносе приятеля, о позорной своей нищете. Родина вот так отблагодарила своего верного сына за безупречную службу, и теперь он ничего никому не должен.
Но всё-таки нужно как-то его убедить, попросить об отсрочке – а о большем и говорить не стоит. Правда, делать это нужно так, чтобы Веталь не заметил никакого давления на себя – иначе пристрелит без разговоров. И это ещё в лучшем случае, потому что люди у него в окружении сплошь отсидевшие, и не по одному разу. А уж с прокурора-то они радостно шкуру живьём снимут…
Саша пошевелился, пытаясь хоть немного размяться. Заломленные назад руки затекли, и сидеть на жёстком стуле с узким сидением становилось всё труднее.
– Веталь, я прошу хотя бы об отсрочке. Ставь свои условия. Мне уже всё равно, какими они будут. Я специально явился сам, чтобы сбылось твоё давнее желание. Делай со мной, что хочешь, но те люди перед тобой не виноваты. А я, с твоей точки зрения, враг. И потому должен поплатиться…
– Вот как мы заговорили? – Веталь глубоко вздохнул, словно пытаясь успокоиться. – Отлично. Насколько хочешь отсрочить?
– Допустим, на четыре часа. Не в восемнадцать начнёшь, а в двадцать два.
– О'кей. – Холодаев засмеялся.
Губы его, очень тонкие, почти незаметные, всё же не портили ослепительную искусственную улыбку.
– Но это будет лишь в том случае, если ты останешься у нас в заложниках. В самом прямом смысле, имей в виду. Если наши требования не будут выполнены, ты умрёшь. Так будет даже лучше… Эй, Бабьяк! – крикнул Веталь в сторону двери. – Сейчас же свяжись с господином Горбовским и скажи, что Саша остаётся у нас. Если он согласен вести переговоры, пусть приедет ко мне сам. Встречаемся в Белоострове около магазина – тут он всего один, неподалёку от станции. И чтобы через сорок минут был здесь, ясно? Пусть хоть на метле прилетит. Заяви со всей ответственностью, что, если он не кончит дурить, мы заложника вешаем. Всё!
… Саша, едва удерживая сознание, подобрался к насыпи. Он старался не отдыхать и не останавливаться, иначе не нашёл бы сил тронуться в путь снова. Половик то и дело соскальзывал, падал на наст, изрезавший все ноги до колен. Приходилось наклоняться и искать его при лунном свете, а руками шевелить становилось всё труднее.
Жизнь уходила туда – под глубокие, колючие сугробы. И страшно саднил след от верёвки на шее. На протяжении всего страшного, вероятно, последнего в жизни пути, Минц думал лишь об одном. Почему Захар не приехал? Не может быть, что он пренебрёг угрозами Веталя, не поверил им. Он же знает, с кем имеет дело. Или с ним самим что-то произошло?..