Удар отложенной смерти (Тронина) - страница 6

– Одну минуту. – Петренко, поглядывая на часы, набрал номер.

* * *

Через пятнадцать минут они сидели за столом уже втроём. По звонку Геннадия Ивановича явился бывший таможенник из аэропорта «Пулково», ныне сотрудник отдела, создатель и руководитель обширной агентурной сети – капитан Андрей Озирский. За смелость, злость, веселье и авантюризм его прозвали Бладом – и враги, и друзья. Было ему свойственно и непривычное, какое-то старомодное благородство; а также щепетильное, трепетное отношение к собственному честному слову.

Перед каждым из них стоял стакан крепкого чая. Свет ламп отражался от начищенных мельхиоровых подстаканников. Длинная стрелка стенных часов, прыгнув к двенадцати, образовала вместе с короткой прямую линию. За стеной просигналило радио – шесть. Когда Захар вернулся от генерала, было пять, и целый час будто бы провалился в иное измерение.

Захар и Андрей курили. Последний не признавал отечественных и болгарских сигарет, и потому сейчас достал из кармана пачку «Джимми», хотя, как правило, предпочитал «Мальборо». Не страдающий вредной привычкой Петренко пил уже третий стакан чая, рассматривал таблицы с перечислением похищенного из разных мест. Он пытался сообразить, что из всего этого добра могло пойти в уплату за оружие.

Андрею Озирскому летом исполнилось тридцать два года, но выглядел он гораздо моложе. Всегда стремительный, похожий на сжатую до предела пружину, взрывающийся то хохотом, то ругательствами, сокрушительно сильный физически, сегодня он был особенно красив. Всегдашняя кожаная куртка, чёрный джемпер, под ним рубашка того же цвета, потёртые джинсы «Ливайс» только подчёркивали совершенство его лица и фигуры. Озирский мог ввалиться в кабинет грязным и усталым, вонять табаком и потом, материться и хамить начальству – ему всё прощалось.

Трудно было не восхищаться его тонким, матово-бледным лицом и огромными, цвета морской волны, глазами. Тёмно-каштановые волосы, породистые брови с изломом, длинные загнутые ресницы – всё это казалось неестественным, сказочным даже далёким от сентиментальности операм. Черты Андрея словно изваял гениальный скульптор. Он был само Совершенство. И не нашлось ещё человека, который посмел бы с этим спорить.

И Горбовский, и Петренко всегда отдыхали душой, созерцая эту вызывающую, упоительную красоту. Не только лицо, но и форма рук, осанка, манеры – всё выдавало аристократическое происхождение Озирского. Он был как две капли воды похож на свою мать-польку. Об отце Андрея ничего не знал даже Захар, внимательный к личным проблемам своих ребят.