— Алеша, ты знаешь, Виктор Аверьяныч — обыкновенная сука!
— Возможно.
— Не «возможно», а факт.
Слышно, как Лита валится на кровать и через несколько минут зовет меня:
— Алеша, поговори со мной.
Меньше всего мне хочется говорить с пьяной Литой, но все же ныряю к ней за занавеску, сажусь на скрипучий стул. Лита лежит, по пояс укрытая стеганым красным одеялом и смотрит на меня пьяными посветлевшими глазами.
— Ты вот спрашивал, как я попала в Томск… Я что-то соврала, не помню… А знаешь, как было дело? Я сбежала. Постыдно сбежала… Нас послали копать противотанковые рвы. Ты думаешь, это девичье дело? Девчонки с лопатами. Ладони все в ранах. А тут еще эти налетели…
— Испугалась?
— Нет. Вначале я ничего не боялась. Мне даже весело было оттого, что я ничего не боюсь. И все удивлялись, почему я такая отчаянная. А потом все стало по-другому. Была у нас Вера Маркина… Ей осколком снесло подбородок. Ты представляешь? И с тех пор все перевернулось во мне. Вера не умерла, она останется жить, а я стала бояться. Не смерти, нет. Я и сейчас смерти не боюсь и не думаю о ней. Я испугалась стать уродкой. Никому не нужной… И мне стало страшно. Я села и уехала. Струсила. И нет мне прощения. Я сама себя терпеть не могу. Такую слюнявую… Это пройдет когда-нибудь? А впрочем, откуда ты знаешь? Иди к себе. Я спать буду.
Я послушался. От занавески отпрянул Захар Захарович — подслушивал, старый дурак.
Приходят, тоже пьяные, Аграфена Ивановна и Георгий Иваныч. Оба, не снимая шуб, садятся на «фотографический» диванчик и поют:
Когда б имел я златые горы…
и реки полные вина…
Слово «вино» напоминает Аграфене Ивановне о бутылке красного, украденной в гостях. Едва ворочая заплетающимся языком, она зовет:
— Захарыч, Настасья Львовна, Алеша, идите — по стопочке.
Я отказываюсь.
— Он брезгует, — поясняет Захар Захарыч. — Он «кулитурный».
Слово «культурный» он нарочно произносит в исковерканном виде. Выпив по стопке, опять поют, на этот раз «Калинку-малинку».
Под звуки этого хора засыпаю, но ненадолго. Пробуждаюсь от диких криков и выглядываю из своего закутка. Захар Захарыч в одном нижнем белье ходит по комнате, подняв высоко над головой березовое полено.
— Убью. Схоронился, падла! Все равно найду.
— Лампочку расколешь, дурак, — кричит Аграфена Ивановна.
— На… я на лампочку. Все равно найду.
— Разобьешь — тебя током убьет, — пробует напугать его Аграфена Ивановна.
— Туда мне и дорога, — упрямо бубнит старик.
Георгий Иванович, улучив момент, хватает шапку и пальто и на цыпочках крадется к двери. Вслед ему летит полено.
— Придешь — голову оторву, — грозит слепой.