Западный Йоркшир, 1926
Девочка лет восьми сидела на скамье и болтала онемевшими от холода ногами. Небо над головой потемнело, и на нем зажглись первые звездочки. Анемичное декабрьское солнце погрузилось в вересковую пустошь, и мощенные булыжником улицы сразу покрылись ледяной коркой. Когда же папа выйдет из «Зеленого человечка»? Когда они пойдут домой? Пробил церковный колокол – половина пятого. Скоро над гребнями крыш пронесется фабричный гудок, и улицы оглохнут от стука деревянных башмаков – это рабочие хлопкопрядильной фабрики пойдут по домам.
А день выдался чудесный. Пэдди Гилкрист, отец девочки, проснулся в хорошем настроении и, насвистывая веселый мотивчик, пообещал ей, что они прокатятся на трамвае до Брэдфорда, а там погуляют по главной улице, послушают рождественские духовые оркестры и полюбуются нарядными витринами. Правда, они так никуда и не поехали и дошли лишь до здешнего парка. Она каталась на качелях и съезжала с горок, и ей это тоже понравилось. Но потом они забрели на окраину Скарпертона.
– Миррен, я только на минуточку отлучусь. Мне пора принять свое лекарство – ну, совсем чуточку, чтобы согреться. – Он смеялся, а его черные глаза заискивающе глядели на гримасу неодобрения на личике дочери и на синюю ленточку на отвороте ее пальто.
Она гордилась этой ленточкой и по настоянию общества трезвости «Свет надежды» подписала клятву, что ни капли алкоголя не коснется ее губ – губ Мириам Эллен Гилкрист.
– Ты не задерживайся там, – взмолилась она дрожащим голосом, изо всех сил сдерживая слезы. – Ты обещал мне, что мы поедем в город.
– Угу, я помню, детка. Но ведь ты позволишь своему папке чуточку утешиться, правда? Ты посиди тут, а я выпью стаканчик и куплю тебе конфеток.
Она столько раз сидела на этой скамейке, с ужасом ожидая, что ее отец, зашедший в дверь «Зеленого человечка» на двух ногах, выползет оттуда на четвереньках. Такое уж это заведение.
Пэдди и Миррен жили не одни. С ними жил хозяин – он властвовал над ними день и ночь, он витал словно призрак в углах ветхого вагончика, ставшего теперь их домом. Это был злой, ветреный маг, полный диких идей; он превращал ее папу в Джона Ячменное Зерно, горького пропойцу, которого дочке не раз приходилось вести домой, а он шатался, сшибал с ног людей и горланил песни, коверкая мелодию. Иногда она открывала на папин стук щеколду, и он падал с порога на пол, бревно бревном.