Вечер был прохладен, ветерок ласкал щеки, невидные во мраке цветы от росы благоухали сильнее, и Мэри быстрыми, легкими шагами пошла по дороге, укрытая темнотой. Она не спрашивала себя, отчего у нее так легко на душе. Трепет наступающей весны волновал ее, радовал, как обрадовала зацветавшая на кусте сирень, а предстоящая встреча с Ренвиком наполняла бессознательным ощущением счастья. Но пока она дошла до Уэлхолл-роуд, она уже успела смутно разобраться в причинах своего веселого настроения и под влиянием неожиданно пришедшей мысли невольно замедлила шаги. Какое она имеет право надоедать занятому человеку, которого дожидаются пациенты, который, несомненно, утомлен после целого дня трудной работы? И если это он прислал виноград, какая дерзость с ее стороны отказываться от него! Ее ножом резанула мысль, что цель ее визита к Ренвику — только хитрая уловка, подсказанная изворотливым умом, предлог увидеться с ним. Оскорбительные слова отца встали в ее памяти как приговор, и ей уже казалось ненужным обращение к доктору Ренвику теперь, когда Несси стала поправляться. По какой-то непонятной ассоциации чувств ей вспомнилась другая весна, и она сказала себе, что в ту пору Денис добивался встреч с нею, преследовал ее своей любовью, теперь же (она мучительно покраснела в темноте) она хочет навязать свое жалкое общество человеку, который не стремится ее увидеть.
Тем временем она дошла уже до дома Ренвика и остановилась на противоположной стороне улицы, грустная и подавленная, глядя на дом и вспоминая его красивое убранство, чудесную картину, которая привела ее в восхищение. Нет, она не войдет, она только минуту постоит тут и поглядит на окна, под покровом ночи, думая о том, кто живет здесь. И в будущем, когда он уедет навсегда из города, она вот так же будет приходить на это место и воображать, что он внутри, в той нарядной комнате.
Стоя тут, она услыхала быстрое и неровное цоканье копыт, увидела два желтых огня во мраке, и, раньше чем она успела отойти подальше, двуколка доктора подкатила к дому. Отступив назад, в тень, падавшую от стены, Мэри наблюдала веселую суету у подъезда, слышала, как лошадь рыла копытом землю, как бряцала сбруя. Потом раздался уверенный голос Ренвика, так близко, что Мэри вздрогнула. Он говорил кучеру:
— Сегодня мне больше никуда не придется ехать, Дик, по крайней мере, я на это надеюсь! Покойной ночи!
— Покойной ночи, сэр. Авось вас сегодня больше никто не потревожит, — услышала Мэри ответ грума, и, вскочив опять на козлы, он отъехал к конюшне.
Напрягая зрение, Мэри следила, как Ренвик, едва видный в темноте, взошел на крыльцо, потом, когда распахнулась дверь, его фигура четким силуэтом встала на фоне яркого света, падавшего изнутри, и она ясно увидела его. На мгновение он обернулся и вгляделся в темноту, устремив глаза прямо по направлению к Мэри. Она знала, что ее не видно, но вся задрожала, словно боясь, что он ее заметит, подойдет и спросит, зачем она стоит здесь в такой час и подсматривает за ним. Но он не воротился. В последний раз вгляделся в ночь и вошел в дом, закрыв дверь, оставив Мэри теперь в полной темноте.