— И чем же этот лучше?
— Смотри куда нужно, а не под ноги.
— А это правда, что у меня шея такая?
— Правда. Что есть, то и рисовал. Не нравится?
— Да нет, красивая уж очень. Я думала, она у меня толстая и короткая, а она наоборот…
— Тощая и длинная? — поддел Серега. — Нормальная у тебя шея. Только она у тебя не распрямлялась никогда. Привыкла вниз смотреть, на деньги, на бутылки, на штаны… А подняла голову, потянулась вверх — глядишь, и все о’кей.
— Почему это так, — задумчиво спросила Люська, присматриваясь к наброску, — вроде в зеркало сколько раз смотрелась, а не видела, что такая? Или ты уж приукрасил малость?
— Ничего не приукрасил. Все как есть.
— У меня же складки на пузе.
— Сказано тебе: это — когда гнешься. Вверх потянулась — и складки ушли. Хотя, конечно, всю твою полноту это не снимет. Только мне именно полная и нужна.
Серега унес последний набросок в мастерскую. Стоя перед холстом, прикидывал, примерялся…
«Отчего же «Истина» вышла так быстро? — размышлял Серега. — По сути, без замысла, по наитию, по озарению… Приложился, шлеп-шлеп — и готова. Импортный бизнесмен чуть с тоски не подох, когда не сумел купить… А эта, думанная-продуманная — и ни фига! Стою и сам себя боюсь. Выпить, что ли, как тогда, может, осенит? Навряд ли».
Люська вошла, посмотрела и разочарованно протянула:
— Ну-у… А я-то думала, он уж нарисовал чего-нибудь.
— Ишь ты! Какая скорая.
— Да я-то скорая! Я вон уже обед успела сготовить. Пошли, поешь, а то мозги ворочаться не будут.
Обедали. Люська готовила просто, но вкусно. Серега похваливал.
— Что же у тебя не ладится? — спросила она. — Вроде уж столько раз срисовывал!
— Как тебе сказать… Если б я портрет рисовал, так мне бы и одного наброска хватило. Но это — другое. Тут ты — не ты, а символ, понимаешь?
— И что же я символизирую? — поинтересовалась Люська.
Серега задумался. Это для Люськиного интеллекта преподнести было трудно, даже невозможно.
— Хороший ты символ, хороший…
— Люська посветлела и чмокнула его в щеку.
Серега снова вернулся в сараюшку и начал наконец-то работать. Теперь он решил зайти с другого бока, сделать то, что уже улеглось, утвердилось, впечаталось в мозг как неоспоримое. Это не стоило долгого труда. Все ложилось на холст как бы само собой, краски легко смешивались и приобретали те оттенки, которые были нужны, мазки он клал так, будто уже заранее знал, где они должны находиться. Но в центре, там, где было Главное, все еще зияло белесое пятно. Он знал: там должны быть Женщина и Распятие, но как они впишутся — Бог ведает!
Подумав хорошенько, Серега решил сделать подмалевок, прикинуть визуально, а не в уме. Получилось совсем не то, что хотел. Глаза слипались, хотелось спать. Оказалось, что на часах уже полдвенадцатого ночи. Когда пролетело время?