— Ты хоть шкуру отмой! — крикнул ему вдогонку отец, когда его грубые башмаки так загрохотали по деревянной лестнице, что даже радиоприемник в комнате стал потрескивать.
Брюки и пиджак висели на спинке стула: этот подержанный костюм мать купила ему с рук на Олфритон-роуд за шесть шиллингов; он был практичного синего цвета, в узкую полоску, слегка лоснился на швах и вообще выглядел не слишком шикарно. И все же костюм — это костюм, и, надев его с галстуком и белой сорочкой, он после целого дня возни с клейстером в вонючих чанах чувствовал себя почти щеголем, а в кармане у него позвякивали пять монет из двухфунтовой получки; остальные деньги он оставил внизу в столовой. Расшнуровывая ботинки и расстегивая комбинезон, он насвистывал какую-то бешеную джигу под стать своему беззаботному настроению в пятницу, свободную от работы. На двухспальной кровати, стоявшей у окна, он спал вместе с братьями Артуром и Фредом, но комната считалась его — он ведь был старший. В углу стоял шкаф с его книгами, всего сто тридцать семь штук — на одной дверце был приколот изнутри список всех названий и авторов, а на другой написано мелом по-русски: «Да здравствует Советская Россия!» Эту магическую фразу он составил по учебнику русской грамматики, который раздобыл в библиотеке несколько месяцев назад. У окна стоял письменный стол — отец смастерил его из старых ящиков и выкрасил в темно-коричневый цвет. Над столом висела карта Восточной Европы, где цветными карандашами была отмечена линия фронта. Скоро карта эта будет ненужной, широкая полоса, серая оттого, что линии пометок здесь постоянно стирали резинкой, врезалась уже далеко в территорию Польши и Румынии. Впрочем, в шкафу у него хранилась другая карта, карта Западной Европы, которая дополнит картину краха Германии, если только янки и англичане поторопятся со вторым фронтом.
Приходя в книжную лавку, он рылся и рылся в ящиках, читал названия и, открывая книгу, знал, что в конце концов он возьмет все то, что ему нравится, — три, а может, четыре книги или даже пять, если тоненькие, — и унесет их. Давным-давно — в те времена, когда он еще платил за книги (правда, не больше, чем по три пенса за каждую), — как-то субботним утром он зашел в лавку вместе со своим двоюродным братом Бертом, и, пока он рылся в книгах, Берт нетерпеливо листал журналы, лежавшие на столе. А Брайн спешил, он весь обратился в зрение, его глаза быстро бегали по корешкам, а пальцы лихорадочно листали страницы, до тех пор пока Берт не начал нетерпеливо считать минуты, а потом подошел к нему и спросил: