— Я не слыхал, как вы подъехали, — сказал он, разглядев черную тень джипа под антеннами, — работал на передатчике.
Они огляделись. Сержант, маленький, юркий, с рожей, как у Аль-Капоне, держал наперевес автомат.
— Дежурный офицер! — рявкнул он так, будто ожидал, что Брайн вскочит по стойке смирно и набросит парадную шинель на голое тело, замасленные шорты и незашнурованные домашние туфли.
— Вы здесь один? — спросил дежурный офицер.
Это был офицер военно-воздушных сил, высокий, рыжий еврей лет тридцати с лишним, похожий скорее на Голиафа, чем на Давида, с классической фигурой деревенского кузнеца. Брайн кивнул.
— А зачем тут эти жестянки вокруг будки? — спросил сержант. — Я чуть ноги не поломал.
— Какие жестянки? — спросил Брайн, сразу превращаясь из просвещенного радиооператора в рэдфордского деревенщину.
Офицер взглянул на приемник.
— Самолеты есть?
— Сегодня нет, — сказал Брайн и добавил: — сэр, — когда Аль-Капоне злобно взглянул на него.
— А где ваша винтовка?
— У меня ее нет, сэр. У нас, радистов отдаленных станций все отобрали на случай нападения бандитов, чтоб винтовки им не достались.
— Наверно, вам без нее не очень-то весело, — сочувственно сказал офицер.
— Мне все равно.
— А зачем ты дверь запираешь? — спросил Аль-Капоне.
— От насекомых.
— Душно здесь? — Брайн молчал, пока Аль-Капоне осматривал помещение с таким видом, будто шел в бордель, а попал вместо этого в свинарник. — Как у вас, все хорошо? — спросил офицер.
— Да, сэр.
— Телефон работает?
— Да, сэр.
— Довольствие из кухни получаете?
— Да, сэр. Все хорошо.
— Что они дают вам?
Брайн перечислил: полбанки сгущенки, немного сахару, чай, булку и банку сардин.
— Хватает?
— Вполне, сэр.
Офицер повернулся, чтобы уйти.
— Если что-нибудь понадобится, звоните мне на контрольную вышку. Я там буду всю ночь.
Брайн смотрел им вслед. В первый раз дежурный офицер надумал выбраться дальше бара в офицерской столовке. «Может, их все-таки беспокоит, что меня тут застрелят». Усталость снова овладела им, и глаза у него щипало, как от креозота. «Плевать я хотел, если даже все партизаны на свете ползут сейчас к этой рубке, чтоб спалить ее к чертям, или если все самолеты над Малайей надорвут глотки, посылая сигналы бедствия, — все, я выдохся». Он закрутил до отказа регулятор громкости приемника, растянулся на столе и погрузился в сон до утра.
Он читал все газеты в надежде узнать, как протекает эта «война». Так называемое «чрезвычайное положение» дало возможность ввести военно-полевой суд, и Брайн с некоторым замешательством обнаружил, что все эти перемены касаются и его. А поскольку другие в лагере тоже чувствовали некоторое замешательство, к ним даже приехал из Сингапура офицер отдела пропаганды, чтобы прочесть лекцию о политическом положении. Это был худой, высохший человечек средних лет в безукоризненно чистой синей рубашке и бежевых брюках — в них он выглядел неофициально и оделся так с расчетом, что это понравится слушателям, которым надоела защитная форма. С этой лекцией, называвшейся «Успехи англичан в Малайе», он уже выступал во всех лагерях на побережье, и потому ко времени, когда лектор добрался до Кота-Либиса, он уже сильно понаторел в этом и выработал определенное положение челюсти и выражение стальных глаз, с тем чтобы под суровой убежденностью как-то скрыть собственное неверие в то, что говорит. И, даже если то, что он говорил, не казалось ему самому убедительным, он был достаточно умелым оратором, способным убеждать наименее требовательных слушателей. Столовая была битком набита людьми, которые собрались послушать, как он будет излагать официальную точку зрения на малайское восстание: после краткого вступительного слова начальника штаба лектор первые двадцать минут рассказывал о том, как англичане заполучили Малайю, как они избавили ее от эпидемий и установили здесь совершеннейшую систему связи и сообщения, заставили отступить дикое море джунглей и дали стране каучук. Затем он перешел к текущим событиям.