Прошлое (Паулс) - страница 45
Разумеется, «кидать» Софию не входило в планы Римини. Но для того, чтобы что-то сделать, ему уже не нужно было это планировать. Вот и сейчас, осознав свой поступок, Римини только и подумал: «Все правильно — куда бы я пошел в таком виде?» Все происходящее казалось ему далеким и, быть может, заранее предопределенным — его судьба была написана на страницах неведомой, не прочитанной им книги; именно эта предопределенность и стала для него не только оправданием, но и спасительным, как ему казалось, средством, избавляющим от лишних терзаний и переживаний. Все, что случалось с ним и вокруг него, перестало иметь какое бы то ни было значение, все за исключением переводов и — в последние дней десять — появлений в его доме Веры; все остальное — на заднем плане, в параллельном пространстве, стены которого были обиты мягким материалом, поглощавшим все звуки, — не столько происходило, сколько разыгрывалось перед скучающей публикой. Римини входил в этот унылый малопосещаемый театрик, наблюдал за происходящим и уходил — терзаемый чувством вины и угрызениями совести; он на полном серьезе упрекал себя за непростительную, бесцельную трату времени, за ту слабость, поддавшись которой он позволил себе отвлечься от своих книг, словарей и работы.
Не прошло и недели с тех пор, как в его жизни появились наркотики, а она, эта жизнь, уже представлялась Римини в виде борьбы — чистой борьбы. Он хотел только переводить. Все остальное: чистить зубы, есть, выходить на улицу, отвечать на телефонные звонки, одеваться, встречаться с людьми, открывать дверь сантехнику — все это становилось лишь помехами и препятствиями на пути к цели, попытками саботажа. Римини освоил все премудрости всего за неделю, словно уже давно и усиленно готовился стать наркоманом. Он легко говорил со своим поставщиком, при пользовании новым языком не испытывая никаких трудностей; более того, он с первого дня сумел не сбиваться на жаргон, которым пользуются в основном новички и те, кто хочет показать непосвященным окружающим, что причислен к ордену потребителей наркотиков. Не прибегая ни к каким эвфемизмам, он набирал нужный номер и говорил в трубку: «Привет, это Римини. Я зайду?» Этого было достаточно. Ему и в голову не приходило каким-то образом называть кокаин по телефону, как это делают любители получать кайф не от самих наркотиков, а от риска, связанного с их приобретением и употреблением; именно эти люди обычно и плодят бесконечные — удачные и не очень — названия-синонимы, якобы для того, чтобы сбить с толку полицию (которой, конечно, нечего больше делать, как прослушивать все подряд разговоры и расшифровывать тайный смысл отдельных фраз). Римини действовал без лишнего шума, и при этом быстро и решительно. Платил он ровно за столько, сколько покупал. Не брать и не давать в долг стало его новым девизом. Взяв первую порцию и вернувшись домой, он, удивляясь сам себе, довольно легко и сноровисто соорудил несколько дорожек и замешкался лишь на мгновение, когда, поднеся стекло вплотную к носу и скосив глаза, увидел мутное отражение своего рта и кожи вокруг губ: только тогда он понял, что выкладывал дорожки на фотографии Софии под стеклом и в рамочке — это был ее единственный портрет, который каким-то загадочным образом сумел проникнуть сюда, в его новую крепость. Было одиннадцать утра; Римини еще не успел вкусить кокаиновых радостей, а жизнь уже казалась ему интересной и полной приятных сюрпризов — чего стоило только это одновременное появление в ней кокаина и портрета Софии. Фотография бывшей жены и первый поход к поставщику, который только что внес Римини в список клиентов, — в другое время Римини воспринял бы такое совпадение с сентиментальной, психологической или хотя бы элементарно-исторической точки зрения; теперь же это событие показалось ему логичным развитием самой концепции потребления наркотиков ради того, чтобы сначала разорвать себя на части, а затем воссоздать заново. Римини предвкушал большие открытия — еще бы, даже толком не обосновавшись в этом новом мире, он уже получил массу незнакомых и занятных впечатлений; приятным дополнением к главному смыслу столь значимого совпадения стало то, что пользоваться портретом Софии в качестве подноса для нового, столь лакомого блюда было очень удобно: шесть дорожек прекрасно помещались на стеклянном подносе с деревянной рамочкой.