Дождь, когда Римини проснулся, хлестал в полную силу; колонны воды, выстроившиеся за окном, даже казались неподвижными — с такой скоростью и плотностью обрушивались струи. Веры уже не было. Он потащился в ванную, шаркая ногами в тапочках со смятыми задниками. Остановившись перед раковиной, он поднял глаза и чуть не подпрыгнул от изумления: вместо своей заспанной физиономии в зеркале настенного шкафчика он увидел прощальную записку, прикрепленную к стеклу скотчем на уровне его глаз. Он чуть успокоился, узнав правильный — сплошь завитушки — почерк Веры, и сорвал записку, не удосужившись ее прочитать. Больше всего на свете он не любил сюрпризы с утра пораньше, вне зависимости от того, сколь поздно его утро начиналось; только спокойствие и монотонное воспроизведение одних и тех же привычных действий могли гарантировать ему относительно безболезненный переход от сна к бодрствованию. Этот же случай и вовсе выходил за рамки простительных утренних неожиданностей: записки от Веры были, конечно, родственниками — юными, романтичными и бесхитростными, но все же родственниками — посланий, которые годами оставляла ему София; хуже всего, что записки эти отражали принцип, которому когда-то следовала и София, — излагать в письменной форме то, что любовь в очередной раз оказалась не способна выразить на словах. Римини с самого начала новой жизни придерживался золотого правила: никаких сравнений; тем не менее в этом случае он не мог не воспринимать Верины послания как неудачные имитации бесчисленных письменных обращений к нему со стороны Софии. В общем, настроение было испорчено, и Римини, выйдя из ванной, тотчас же взялся за кокаин — гораздо раньше, чем обычно, не позавтракав и даже не почистив зубы, то есть не исполнив сугубо механический ритуал, отмечавший границу между ночью и днем. До двух часов пополудни — то есть до того времени, когда Римини обыкновенно садился за работу, — он умудрился прикончить весь пакетик кокаина, которого, как он думал, должно было хватить на весь день. Римини позвонил продавцу и сообщил, что зайдет через четверть часа, — и повесил трубку до того, как на том конце провода успели хоть что-то ответить. Он вышел из дома вне себя от злости и, лишь сделав несколько шагов по щиколотку в воде, вспомнил про непогоду и прикинул, что ливень идет уже, наверное, часов восемь, если не больше. По залитым водой улицам ездили только грузовики, да и то так медленно, что, двигаясь с ними параллельно, Римини к концу квартала уже успевал оторваться от соперников на приличное расстояние. Примерно без пятнадцати четыре, промокший насквозь и здорово замерзший, он подошел наконец к нужному ему зданию на углу Булнес и Ривадавья. Здоровенный кусок штукатурки, несомненно подмытый дождевой водой, сорвался с карниза и рухнул на тротуар прямо рядом с ним; проходя по узкому мрачному коридору во второй корпус дома, Римини даже успел подумать о том, что чудеса все-таки иногда случаются.