— Не узнали? что и требовалось!
Я на него смотрю с удивлением и одобрением:
— Да, хорошо.
Поезд мчит нас дальше. Сейчас будет Олалила, наш последний пункт.
— Идите в первый от паровоза вагон и уже из него на станцию. Я выйду из последнего вагона. Мы встретимся на дороге, в полуверсте от станции.
На платформе, в станционном зале — люди. В каждом из них мне чудится враг. Они внимательно следят за высадившимися. Спокойно, не торопясь, я выхожу на дорогу и так же не спеша иду в течение восьми минут. Тогда убавляю шаг: полверсты пройдено. Оглядываюсь и вижу Епанчина.
Но вот и форпост пограничной стражи. Епанчин что-то говорить по-фински, и мы направляемся к границе в сопровождении лейтенанта и унтер-офицера. Печальный рассвет стелется по земле и тихо умирает на опушке леса. Мы ускоряем шаг. Едва минуем кустарники, как из-за деревьев громко и неожиданно слышится:
— Halt!
Я вздрагиваю. Но унтер-офицер твердо отвечает по-фински:
— Suomi!
Это — пропуск. Еще несколько минут. Вот — и граница. До нее мы добегаем согнувшись. У проволоки — последнее пожатие руки. Мы прощаемся. Епанчин дает мне парабеллум. Я слышу ободряющее:
— С Богом!
Это — первое слово, за все время сказанное Епанчиным по-русски.
Я — один. Крещусь и пролезаю под проволоку. Все тихо. Белизна, молчание, безлюдье… Пригнувшись к самой земле, я бегу по снежной целине.
— О, Господи, помоги!
Вдруг:
— Стой!
Пули жужжат около моего уха. Я бросаюсь в снег, я вынимаю парабеллум, лежу и жду. Подбегают четверо, это — красные часовые. Я арестован!
Они приказывают:
— Оружие!
Я быстро поднимаюсь и говорю:
— Я — неприкосновенный секретный сотрудник главного советского штаба.
На меня смотрят подозрительно.
— Извольте справиться, — твердо заявляю я. — Телефон № 32.
Это действует.
— Ну что ж, товарищи, — предлагает старший, — разговаривать нечего, надо обязательно препроводить.
И меня ведут к начальнику пограничного участка. Он вежливо кланяется. Я требую:
— Вызовите политического комиссара!
Он приходит. На его рябом лице написано презрение. Почему? Я вручаю ему документы и прошу справиться обо мне на разведывательном пункте. Короткий телефонный разговор. Через несколько минут я удостоверен. Плохо быть верблюдом даже в том случае, если пролез сквозь игольное ушко. Горб рос. На каждом шагу стерегла опасность. Увы! Она меня ждала не на границе. И эта опасность не пришла, а рухнула, как падает потолок. И тогда подо мной затряслась земля…
Ну, что говорить! Вечером — я в Петрограде, на другой день, в 9 часов — в штабе. Не настораживайтесь: пустяки. Пришел, вызвал Леонтьева. Мы смотрим друг на друга. Я передаю ему тонкую шелковую бумагу и вынимаю из кармана тулупа детские башмачки.