“Там, где Небо сходится с Землей, в сверкающем ледяном дворце, жила-поживала Жёсткая Девочка. Целыми днями писала она алмазным стержнем стихи, слушала механических птиц, живших в серебряных клетках, да оттачивала асаны. Стихи ее были столь же красивы, сколь холодны – строка за строкой, строка за строкой! Иногда она сама мерзла от собственных слов, но – что поделать? – с природой не поспоришь.
Каждый, кому выпало увидеть ее хоть раз, тут же терял покой – одно слово, красавица! Волосы – что заря утренняя, глаза – что волна морская бирюзовая… А на лютне играет как – заслушаешься! Только вот незадача – никто ей не нужен, ничего не хочет: всем женихам отказывает, – а женихи один одного лучше: уезжают в растерянности, дары свои обратно увозят… Не берет Жесткая Девочка ни шелка, ни злата, любовь старую позабыть не может. А любовь-то лютая, лютая! Скелетом в шкафу притаилась, прошлогодним снегом прикинулась, листом сухим, змеем бумажным: сколько слез пролила она, того никто не узнает – и ни к чему…”
Улыбаюсь: дорого, круглосуточно. Мне нужно купить подарки и отвезти из пункта А в пункт В, детёнышам и гувернантке: да, сегодня, да, не рассчитала время. “Пристегнись!” – говорю, захлопывая дверцу машины. “А ничё у тя тачка!” – шлюха закуривает. Мы едем-едем-едем: голова кругом – и уже кажется, будто тот самый Черт с месяцем под мышкой подмигивает мне со стороны Гоголевского бульвара. “Выпить купи…” – просит вдруг она. Задрипанный продуктовый в Дегтярном переулке, пластиковый пакет, продавщицы без следов интеллекта на лице – ладно, ладно, какая разница? Шлюха пьет мартини из горлышка: ей, впрочем, идет – чем-то она похожа на цыганку… “Эй, тёть, ты чо? живая?” – тормошит, лучше б молчала. – “Что? – поднимаю брови. – Никаких т ё т ь, усвоила?” – “…ты ж минут десять в одну точку смотришь… чо, может, прям щас? Чо тянуть-то…” – мы едем-едем-едем. Мысль о том, что к ней придется прикоснуться, вводит меня в ступор. “Улыбайтесь!”
Олля – необъятных размеров женщина, как называет ее младший, пытаясь скрестить Олю с Олле Лукойе – открывает дверь: когда очень нужны деньги, можно посидеть и с чужими отпрысками. Кто-то находит, что лучше мыть сортиры – это, разумеется, личное дело каждого. Свобода воли и право выбора: “Я не знаю, как быть, у меня два решения” – вытирать сопли или драить унитазы, если третьего не дано. В среднем каждый человек проводит в WC три года жизни; если же заняться другими подсчетами, станет и вовсе тошно. “Мама, мамочка, я соскучилась! – кричит старшая, и я тут же выключаюсь. – Что ты нам принесла сегодня?” Я ставлю на пол коробки и говорю, что распаковывать их можно лишь после моего ухода, иначе они