Почем-то взрослые не любили, когда я слушала, считали, что я слишком любопытная, и обычно тут же начинали хвалить мальчишек. «У мальчишек, — говорили они, — есть свои дела, а эти девчонки всегда лезут в дела взрослых».
Но мне было интересно, а мальчишкам вообще все было неинтересно. Арво от разговоров начинал клевать носом, а Ройне любил разбирать старые часы и всякие механизмы, в которых были колесики и что-нибудь, что стучало и двигалось.
Взрослые часто упоминали имена тех красных комиссаров, о которых рассказывал еще папа и чьи маленькие фотографии были в кружочках в календаре, когда мы жили в Ленинграде. Но теперь они называли их имена шепотом, и я слышала, как они говорили о каких-то судах и убийствах. Однажды дядя Тойво сказал:
— Хотите фокус?
Он вынул из кармана завернутый в бумажку спичечный коробок и осторожно снял верхнюю наклейку, а потом дал коробок маме. Мама прочла вслух:
— Город Троцк. Она спросила:
— Где ты ее взял? Дядя не ответил:
— Помните, когда Гатчина была городом Троцком? — спросил он, посмотрев на всех по очереди.
Тетя Айно серьезно проговорила:
— Сожги ее сейчас же.
Но дядя послюнявил наклейку, приклеил ее обратно, завернул коробок в бумажку и снова положил его в карман.
Первой должна была уехать мама с Ройне. Мы все поехали их провожать. Когда я прощалась с мамой, я опять не выдержала и заплакала. Дядя Тойво взял меня на руки, прижал к себе крепко и сказал:
— Не надо, ты же такая большая и умная девочка.
* * *
Тетя Шура научила меня вышивать и обвязывать крючком маленькие батистовые носовые платочки. Я сидела целые дни дома, вышивала и обвязывала. В доме было тихо. Скоро начали собирать свои чемоданы и дядя Тойво с тетей Шурой. Мы их тоже проводили.
Я начала снова ходить в школу. Было сыро. Мы всю дорогу со школы бросались снежками. Возле моего крыльца я положила портфель и начала веником сметать снег с ног. Вдруг кто-то влепил мне крепким комком по голове. Я повернулась и увидела Роопи.
В руках он мял второй комок. Я схватила портфель и побежала по лестнице вверх, распахнула дверь и заметила, что у нас в доме чтото произошло. У всех были заплаканные глаза, мне никто ничего не говорил, но я слышала, как младшая бабушка вечером, когда доила корову в хлеву, плакала в голос. Дедушка уехал к маме и привез с собой Ройне. Он тоже ничего не говорил. Дедушка сильно устал, присаживался отдохнуть, вскакивал, шел в другую комнату и все повторял:
— Suatanan hallitus [14].
Что-то случилось с мамой. Дедушка не выдержал и рассказал своему двоюродному брату дяде Юнни и тете Мари. Когда я забежала к ним после школы за их племянницей Канкаан Анни, которая гостила у них, чтобы вместе идти на горку, тетя Мари обняла меня, рыдая, проговорила: