Пока дядя бегал за одеждой, дедушка разговаривал с ними. Он спрашивал, из каких они мест и куда идут. Солдаты рассказали, что их места заняты немцами, и они хотят попасть домой. Дедушка советовал им идти по ночам.
— Еда сейчас на полях есть, — объяснял дедушка, — так что все будет хорошо.
Он называл им деревни, через которые надо будет пройти. Бабушка сварила картошки, дала хлеба и коробку спичек им на дорогу. Они поели и легли спать, а утром их уже в сарае не было. А я подумала, как хорошо тем, к кому они скоро придут.
Ночью мне приснилось, будто я открыла тюремную дверь, но моя мама будто не слышала, как я вошла к ней, она сидела на голубом облупившемся табурете. Я несколько раз крикнула: «Мама!», но она не повернулась ко мне, будто не узнала меня.
Утром я рассказала сон младшей бабушке. Она положила мне на голову свою теплую ладонь, заплакала и проговорила тихо:
— Молись Богу. Никто, кроме Бога, ей не поможет.
Никогда раньше на наших полях не работало так много народу. Каждый хотел накопать и притащить домой, сколько мог. На поле вышла даже Танельян Хелена. Мой дядя крикнул ей:
— Ei tyw luita murjoi — eiks tottа? [17]
Все засмеялись.
Никто не мог заставить Хелену выйти на колхозную работу, она постоянно от чего-то лечилась. А моя старая бабушка считала, что она от лени разжирела.
Рядом с той дорогой, на которой дедушка попал на мину, за канавой, где раньше проходила узкая тропинка, вытопталась новая дорога. По ней с раннего утра и дотемна на тачках, на тележках, а те, у кого появились лошади, на лошадях возили домой овощи. Мужчины растолковывали, что на камни мостовой нельзя ступать — там мины. Между камнями на дороге выросла трава. Но прошли первые дожди, дорога на обочине превратилась в жидкую кашу, по ней было трудно идти даже лошади.
Пенун Хелена вместе со своей шестилетней дочкой и Антюн Анни нагрузили тележку овощей, а девочку посадили на воз. Колеса тележки стали вязнуть в грязи, и они вытащили тележку на дорогу, женщин разорвало на части, а девочку, как и нашего дедушку, выбросило за кусты. Она тоже вначале была в обмороке, и у нее было страшное распухшее и залитое кровью лицо. Муж Хелены был взят на фронт, ее дочь осталась с бабушкой. Женщин похоронили около бани, под большой яблоней. На похороны пришли все, кто только мог ходить, но у могилы никто не мог начать молитву, даже наша Юакон Анни не смогла. Она всегда говорила много и громко на всех похоронах. У женщин были черные книжечки в руках, но они только сморкались и вытирали слезы. Наконец та же Юакон Аяни выпрямилась, уголком платка вытерла глаза, открыла свою книжечку и высоко затянула: