ше две порции водки с тоником, чтобы утихомирить расшатанные нервы и сходить с отцом в соседнее кафе.
– Я вижу, что творится, Рич, – хладнокровно сообщил мне отец, когда мы вернулись в квартиру. – Ты знаешь, мы очень тебя любим. И мне жаль, что все так пошло. Но мы с твоей матерью просто не можем дальше смотреть, как ты рушишь свою жизнь. Если протрезвеешь, позвони нам. Но до тех пор мы не желаем с тобой общаться. Живи как знаешь. Прощай.
Так я потерял семью. А вместе с ней и душевное равновесие. Одним безнадежным алкашом с проспиртованными мозгами, обреченным медленно подыхать в одиночестве, стало больше.
Мне было неведомо, что в Вашингтоне родители обратились к помощи специалистов, чтобы не просто лучше понять природу такого заболевания, как алкоголизм, но и справиться с собственной болью, вызванной тем, что их сын скатывается на дно. Они стали посещать встречи, куда ходят не только сами алкоголики, но и их близкие. Через пару месяцев после своего визита отец неожиданно позвонил мне сам.
– Я скажу это только раз, повторять не стану. Если не выйдет и теперь, мы действительно прекратим с тобой все отношения, – твердо произнес он на другом конце провода. – Мы нашли психиатра. Он уже помог многим алкоголикам. Как ты используешь эту информацию – дело твое. Но мы считаем, что тебе стоит с ним повидаться.
«Класс. Вот только мозгоправа мне и не хватало».
Но, несмотря на то, сколько дров уже наломал, я по-прежнему отчаянно нуждался в одобрении отца. Ощутив укол совести, я вспомнил, с какой любовью он старался поддержать меня в первые дни после крушения моего брака. «Мы любим тебя, Рич. И мы переживем это… вместе». А может, глубоко в душе еще брезжил слабый огонек надежды на то, что мне как-то удастся побороть своего демона. «Ты можешь изображать из себя жертву. И он уничтожит тебя. А можешь сразиться…»
Только после еще одного рецидива – собрав жалкие остатки воли – я записался на прием.
Поставив свой видавший виды Ford Explorer, капот которого еще носил следы аварии годичной давности, на парковку неприметного офисного здания возле Международного аэропорта Лос-Анджелеса, я мог думать лишь об одном: «Пустая морока, все это мы уже проходили».
Но когда я уселся возле стола доктора Гаррета О’Коннора, убеленного сединами ирландского джентльмена в твидовом пиджаке и при галстуке, то мгновенно понял, что все будет не совсем обычно.
Весь первый час он, не тратя время попусту, с точностью лазера препарировал мою душу по кусочкам.
– Вы из тех, кого я называю безоговорочными уникумами. Вы считаете себя особенным. Ваши проблемы грандиозны и не имеют себе равных. Другой на вашем месте давно бы отдал концы.