— Йошка Шимак пусть отправляется с Гизи Тар считать звезды. Тиби Вейч — кукарекать из-под стола. Дюси Варна — спеть песню. Миклош Бакош должен танцевать весь вечер с нашей практиканткой Ирен Гал! — торжественно провозгласил распорядитель.
Крики, рукоплескания. Ирен ничего не поняла. Лишь почувствовала, что ее словно огнем охватило, и уши стали красные, как раскаленные угольки. А Миклош уже рядом. Еще мгновенье, и рука парня коснулась ее талии. Земля ушла из-под ног. Это было похоже на полет… Начался чардаш… Миклош старался казаться спокойным — долго притопывал на месте, потом вдруг стремительно закружил Ирен.
Ноги едва касались пола. Все мелькало перед глазами. Красное, желтое, синее слилось в одно тревожное пятно. Все было зыбко в этом кружении. Одна опора — глаза Миклоша. Ирен цеплялась за них, чтобы не упасть. И вдруг поняла: не таятся перед ней эти глаза. Она не успела осознать эту мысль, как вдруг губы обжег поцелуй.
Бежать?! Но рука ее сплелась с его рукой…
Музыка играла не переставая.
Новый танец. И снова перед ней его глаза.
Больше она ничего не замечала. Кружилась и кружилась. Ирен слышала, как стучит сердце Миклоша.
В перерыве между танцами они вышли в беседку. Осенний ветер шуршал в пожелтевшей листве. Под ногами пестрым узорным ковром стелились опавшие листья.
Миклош подошел к ней вплотную и, касаясь рассыпавшихся на лбу мягких волос, прошептал:
— Ирен, я свободен!
Ирен ничего не понимала. Взгляд ее скользнул по маленьким усикам Миклоша — в прошлом году их не было.
— Я свободен! — повторил Миклош, — Я порвал с ней.
Ирен смотрела на Миклоша и удивлялась: почему она не радуется?
«Так вот он, твой сюрприз, Ирма!» — холодком пронеслось по сердцу.
Миклош сжал ее руку:
— Зачем мне больная жена?
Ирен показалось, что ее ударили. Она отшатнулась от Миклоша.
Сквозь листву, сквозь музыку долетели до нее слова:
— Кто знает, поправится ли она? Впрочем, говорят, ей уже лучше…
Ветер налетел на беседку, тряхнул листву, и она полетела на землю — желтая, зеленая, красная.
Они вернулись в зал. Тоненький шпагат опутал потолок. Винограда на нем не было. Жаль! Чего жаль? Миклош снова приглашает ее на танец. И Ирен послушно идет за ним, ноги тяжелые, словно налиты свинцом.
— Не надо, Миклош!
К горлу подступает тошнота, едкая горечь наполняет рот. Так бывало в детстве, когда отец утром, протрезвев, просил прощения у матери, которую жестоко избивал ночью.
Но при чем тут родители?
Как хочется скорее домой.
Надо сказать об этом Миклошу.
Она вернулась на свое место. Миклоша куда-то позвали. В зале накрыли столы. Искрится, блестит в стаканах вино. Ирен пытается смотреть сквозь него и ничего не видит, напрасно вертит бокал в руке. Ирен вздрогнула.