А через несколько часов, едва в колбах закипели реактивы и в стеклянных трубочках поднялась жидкость для новой реакции, немец появился в лаборатории:
— О, господин Фолькенс, вы уже за работой! Чудесно! Поговорим о деле!
Еще минута — и этот отутюженный, затянутый в перчатку человек превратил все планы Фолькенса в груду развалин, словно проехал по ним на своем «мерседесе».
— Простите! Ваш опыт в данный момент никого не интересует, — голос немца звучал угрожающе. — Идет тотальная война. Надо ставить другие опыты. Их ждут миллионы, прежде всего немецкая армия.
Фолькенс не выдержал:
— К черту! Ваша тотальная война меня не интересует! Здесь мы хозяева!
Шел 1943 год. Третий год оккупации Дании. По улицам мчались машины, в которых сидели немецкие офицеры. В здании университета обосновалось гестапо. А Фолькенс ничего не замечал. Целые дни проводил он в закопченных стенах лаборатории и ничем не интересовался, кроме своих опытов…
Немец ушел, и Фолькенс продолжал работу как ни в чем не бывало.
Надо было исполнить обещание, данное жене. Он уже собрался идти обедать, как вдруг в лабораторию ворвались пять гестаповцев.
— Бросить всё! Следовать за нами! — отрывисто приказал один из них.
— Но, господа, мне надо кое-что проверить! Закончится реакция… Нельзя ли завт…
Ему не дали договорить. Хорошо, что разрешили собрать в чемодан самое необходимое.
— Мне бы несколько строк жене написать, она будет беспокоиться, что меня нет к обеду… — беспомощно пролепетал Фолькенс.
— К обеду будете на месте!
Только по дороге Фолькенс заметил, что забыл снять белый халат. Но они сказали, что скоро отпустят его! Привезут на машине. В глазах рябили химические формулы, колбы, расчеты.
…Первый допрос. Обыск. Он протестовал. Неуклюже поднимал руки. Как они смеют прикасаться к нему! Родной отец ни разу не ударил его. Не разрешается нанимать адвоката? Но еще у древних римлян существовало какое-то право!
Он ничего не понимал.
В мире химических реакций Фолькенс чувствовал себя как дома. А тут перед ним выросла стена, которую не могла разрушить никакая реакция.
И сколько времени прошло с тех пор, как его увезли. Что подумала Герта? Он ведь забрал чемодан, с которым, бывало, уезжал за границу…
Приговор. Лагерь принудительных работ. Шесть месяцев. За неуважение к великой немецкой нации…
Мысли Фолькенса прерывает Ирен.
— Вам плохо? — доносится откуда-то издалека ее встревоженный голос.
И снова звук падающих капель.
— Раз… два…
Лить… лать… — слышит Фолькенс.
— Вы кажется сбились со счета, — с серьезным видом говорит он сестре.
Ирен обиженно вскидывает брови: