Но когда я попыталась также горячо включиться в спор, он отрывисто бросил:
— Молчи. Здесь шестеро оттуда.
Не знаю — шесть или не шесть, но то, что КГБ ходило по пятам, было ясно.
Марк Михайлович Гитман уже давно не работал в ЛДХСе. Был новый молодой директор Геннадий Титов (отчество забыла). Поначалу ему нравились мои затеи, а больше всего то, что была очень большая пресса — и ленинградские газеты, телевидение, и всесоюзные газеты, журналы. Но, видимо, не выдержал.
Он пришёл на гостиную, где опять показывали Беккета — был моноспектакль «Последняя лента Креппа». Назавтра он много раз вызывал меня в свой кабинет, всё высказывал свои несогласия. У меня тогда была молодая режиссёрша, помогала мне в каких-то бумажных делах. Когда я третий раз вернулась от своего директора, конечно, не особенно весёлая, она заплакала:
— Елена Александровна, берегите себя, ведь пока Вы здесь, всё можно сказать, всё посмотреть.
— Ты какая-то дура. Если я буду себя беречь, ничего нельзя будет сказать, посмотреть.
Но дни мои на этой работе были уже сочтены. Директор начал «борьбу за дисциплину», нас стали встречать на лестнице, давать расписываться в журнале. У меня чуть не через день были вечерние просмотры. После этого приходить с самого утра, выслушивать нотации.
Я поднялась на собрании:
— Я не дворник, который, получив нагоняй, ищет собаку, чтобы её ударить. После того, как мне с утра испортят настроение, я не могу встречать людей с улыбкой, работать творчески.
Мне ответили, что для меня не будет других условий, что надо искать частную контору. Я подала заявление на увольнение. И три часа ходила по городу, чтобы успокоиться, овладеть собой.
Когда я пришла домой, то оказалось, что уже многие руководители коллективов проведали — уговаривали забрать заявление, кто-то даже упрекнул, что я их бросила.
Позвонил Вадим Сергеевич Голиков. Он был раньше главным режиссёром театра Комедии, но съели. Сейчас он руководил театром университета:
— Чем я могу быть Вам полезен?
Я ответила: «Вот этим звонком».
Моя подруга Аля в ужасе от того, что теперь я совсем никуда не устроюсь, позвонила Анне Владимировне Тамарченко. Та согласилась:
— Вообще-то мало надежды, но когда это касается Ленки, всё может быть.
Анна Владимировна как-то сказала мне:
— Я знаю двух людей, которые при всех испытаниях сохранили чувство хозяев жизни — Гришенька и ты (Гришенька — это муж Анны Владимировны Григорий Евсеевич. Когда Тамарченки эмигрировали, он, хотя было ему уже более 60 лет, сумел организовать в гарвардском университете новый факультет — живой русской культуры).