После конца я зашла в редакцию.
— Олег, очевидно, всё.
Редактор опустил голову и снял очки.
— Ну уж нет — их я как-то выдержала, а вот вас… Быстренько приходите в себя.
А потом мы пошли в столовую с моей коллегой Ниной, я рассказывала, а она плакала и всё повторяла:
— Ну вот, тебе ещё меня надо утешать.
Судилище проходило в тот день, когда и без меня в редакции было горе. Утонул наш фотокорреспондент, молодой, удивительно славный парень. Были похороны. Мы шли по кладбищу. Сердце у меня болело, я отстала от процессии, принимая валидол, и вдруг взглянула на могилу, у которой стояла.
— Господи, да будет воля Твоя.
Я не могу сказать, что верую. Не атеистка, но и веры настоящей нет. Но эти слова что-то повернули в душе:
Господи, да будет воля Твоя!
Потом в автобусе, когда я ехала с кладбища, мне на руку села божья коровка, и я почувствовала хоть робкую, но надежду.
На этот раз, действительно, обошлось. Меня не уволили, и я доработала до того дня, когда пришла пора ехать к мужу в ссылку.
Но это уже не было жизнью по другую сторону колючей проволоки, и проблемы, которые не стали более лёгкими, всё же были более человеческими. Потому что там, в Сибири, мы с мужем были вместе.
Не могла заснуть почти до утра. На этот раз не вспоминала суд, не задавала бессмысленных, не имеющих ответов вопросов: «почему» и «кто донёс». Подробно, обстоятельно в квартирной ночной тишине обдумывала я свою поездку к мужу.
Мы ещё не знали, доехал ли Толик до места, и где он, этот лагерь. Можно ли будет сразу ехать или придется ещё ждать: на строгом режиме одно личное и два общих свидания в год. Но когда? Говорят, только через полсрока. Но считать ли с момента ареста или с суда? Тем не менее, сборы были конкретными: «Надо купить сумку-холодильник. Иначе продукты не довезти».
Заснула. И, кажется, почти сразу раздался междугородний телефонный звонок. Звонила мама Толиного солагерника. Она только что вернулась со свидания и передает нам Толины слова: «Можно ехать».
Когда прошло первое потрясение, и мы с родителями мужа вспомнили и обсудили каждое слово этой скудной информации, «Надо купить сумку-холодильник», — сказала я.
Хлопоты были долгими. Хотелось взять как можно больше полезного, вкусного, нужного. В сумке-холодильнике ехала кура, колбасы. Рюкзак был набит битком. В другое время и не поднять. Но отказываться от чего-то было невозможно. Личное свидание три дня, и мы уже знали, что там можно кормить. А как человек изголодался в лагере по домашнему — легко себе было представить.
Забегая вперёд, скажу, что там, на свидании, сделала мужу яичницу из десяти яиц и он, совсем не обжора, с трудом, правда, но всё же съел её, за что меня потом долго ругали мои мудрые подруги: «Ты же могла ему испортить печень». Но что я тогда понимала про печень? Там, в лагере?