В помянутом некрологе на стр. 3–5 напечатано: «Родословная Елены Павловны богата историческими именами как по отцу, так и по матери. Она принадлежала к старшей линии семейства князей Долгоруких; отец ее, князь Павел Васильевич, генерал-майор времен Екатерины[196], находился под начальством Суворова и был сослуживцем Кутузова. Он происходил от того Долгорукова, князя Сергея Григорьевича, который испытал на себе жестокую превратность счастия: был послом России при Лондонском дворе, считался одним из главных сановников империи и, наконец, подвергся казни в Новгороде, во время ужасного самовластия Бирона. Крест св. Михаила Черниговского, о котором до сих пор было известно только то, что эта драгоценность составляет достояние старшей линия Долгоруких, находится у Елены Павловны. Мать ее происходила из древней французской фамилии Бандре-Дюплесси. Предок ее, горячий приверженец гугенотов, оставил свое отечество во время воздвигнутого на них кровавого гонения».
Смерть тетеньки Фадеевой, тридцатью двумя годами пережившей мою мать, участила мою постоянную переписку с кузиной Витте. Мы услаждали друг другу грусть, по случаю потерн наших матерей, воспоминаниями о наших старых родных, которых мы оставались последними живыми очевидцами, так как ее брат и сестра, быв многим моложе нас с нею, едва ли могут припомнить даже лица наших старичков. Я рассказывала о прабабушке Ромодановской, о дедушке, бабушке, с которыми жила до 1826 года. Она мне писала предания своей матери: «Прадедушка Бандре был корпусным командиром (а не венским посланником), — пост важный в то время, когда генералы были редки — и друг Суворова. Прабабушка была известна своею красотой, так что императрица Екатерина, наслышавшись о ее красоте, выписывая дедушку из Крыма, где он стоял тогда с своим корпусом, приказала ему привести с собою свою жену. У нас портрет ее в том костюме, в котором она представлялась в первый раз ко двору», и пр.
Няня моей сестры была уроженка Пензенской губернии и называлась Пелагеей, тогда как пестунья г-жи Хвостовой поименована Анной Мелентьевной, то есть именем той доброй, преданной служительницы, которая вынянчила дядю моего, Н. В. Сушкова, а после многих лет (1818) поступила хранительницей чаю и сахара к новобрачной М. В. Беклешовой. Она умерла в 1836 году, на памяти всех нас, пользуясь отличием от всей дворни, вниманием и уважением своих старых и молодых господ.
Гувернантка Екатерины Александровны в продолжение нескольких лет, и моя — на несколько месяцев, до помещения моего в Смольный Монастырь, была незабвенная по своим достоинствам, необыкновенному уму и образованности, Авдотья Ивановна Матвеева. Из дома нашей благодетельницы-тетки, М. В. Беклешовой, через год или более по вступлении Екатерины Александровны в свет, эта жемчужина гувернанток перешла в дом Софьи Николаевны Кондоиди, у которой воспитала дочерей ее, а именно: Наталью Владимировну Буткову, Софью Владимировну Неклюдову, Валерию Владимировну Ренненкампф, и блистательно приготовила к приему в гимназию (в последствии переведенного за отличие в Лицей) сына ее Григория Владимировича Кондоиди. Затем почтеннейшая эта особа — в продолжение всей жизни постоянно развивавшая свои познания и все умственные и душевные способности — была приглашена заняться воспитанием дочерей г-жи Скрипициной, в то самое время, когда сама г-жа Скрипицина, из инспектрис Смольного Монастыря, удостоилась высокой чести сделаться воспитательницей царских детей, и наша Авдотья Ивановна заключила свое поприще отменной гувернантки в Зимнем Дворце. Остальное время жизни она давала приватные уроки и тем содержала и себя и свою хилую сестру. Во все пребывание мое в Петербурге (1853–1859) приятнейшие и с моей стороны почтительнейшие отношения возобновились между ею и мною. После двухлетней моей отлучки я —