– Ты! Иди за мной! – Как будто из ниоткуда, появился лейтенант. – Держись все время за мной. Ни с кем не говори и никуда не ходи, пока я тебе не скажу!
Он пошел туда, где солдаты седлали лошадей и перегружали повозки. Ануш не могла двинуться с места. Она будто окаменела, ноги не подчинялись ей. Вокруг люди цеплялись друг за друга, молились, кто-то просто молча стоял. Дети руками закрывали глаза, матери голосили за двоих. Все с ужасом наблюдали за тем, как солдаты собираются уезжать.
Лейтенант оседлал свою лошадь и уже намеревался вскочить в седло, когда понял, что девчонка не пошла за ним. Он оглянулся, увидел, что она стоит на том же месте, где он ее и оставил, их взгляды встретились.
Ануш понимала, что означает этот взгляд. Она могла остаться, если бы захотела. Она могла умереть вместе со всеми, потому что он больше ничего не сможет сделать для нее. Ануш хотела остаться, хотела быть с матерью и односельчанами, но ее ноги сами начали двигаться. Она медленно приближалась к лейтенанту, будто ей пришлось пройти сквозь каменную стену. Повозка с солдатами, больными холерой, уже тронулась в путь, остальные солдаты были в седлах и ждали сигнала трогаться.
Подведя к девушке кобылу Хорька и вручив ей поводья, лейтенант сел на свою лошадь и повел небольшой отряд вперед. Ануш неуверенно забралась в седло, и лошадь двинулась следом за удаляющимися солдатами.
Крики настигли их, когда они не проехали и пары километров. Внезапно воздух стал плотным, будто наполнился страданиями.
Лошади прядали ушами, выгибали изящные шеи и выпучивали глаза. Мужчины из двадцать третьей роты ехали не оборачиваясь, будто от этого зависела их жизнь. Никто не обернулся ни разу даже тогда, когда раздались первые выстрелы, спугнувшие устраивающихся на ночлег птиц; они взвились стайками в вечернее небо.
Начало поездки он помнил очень четко. Каждый камень на дороге, каждую выбоину отмечало его разрушенное болью сознание.
Лежа под палящим солнцем в насквозь пропитанной потом одежде, он чувствовал, как одеяло прилипает к ране в тех местах, где сочится кровь.
Муслу приспособил кусок брезента в качестве навеса над повозкой, но из-за жары и клубящейся пыли под этим навесом было практически невозможно дышать. Временами сознание покидало его.
Ему казалось, что он дрейфует в каком-то мареве, в мечтательном состоянии, посреди моря, и пытается удержаться на волнах.
Потом мужчина приходил в себя, лежал, уставившись на брезент над головой, и дальше трясся в повозке, мучаясь от нестерпимой боли. Едва уловимые движения рядом напоминали ему о его дочери. Он поднял одеяло и коснулся груди малышки, которая была меньше его ладони и едва поднималась и опускалась.