Солнечным днем судно прибыло в порт Константинополя, и капитан почувствовал прилив радости – он вернулся в город, где родился.
Когда Джахан ступил на пристань и увидел Галатскую башню[31], вздымающуюся над Бейоглу[32] со стороны бухты Золотой Рог, у него улучшилось настроение.
Но в штабе армии, похоже, никто не имел ни малейшего представления, что с ним делать. Он час прождал Энвера-пашу, и лишь для того, чтобы ему сообщили, что министра нет в здании. Затем его секретарь отправил Джахана на три лестничных пролета выше, где угрюмый немецкий полковник сообщил капитану о его новом назначении.
В казармах Скутари[33] его ожидал отряд раненых ветеранов, по виду которых можно было предположить, что они скорее вспорют живот своему командиру, чем вернутся на фронт.
Большинство из них были вдвое старше Джахана или казались таковыми. Эти мужчины были уверены, что не вернутся живыми, если снова отправятся на войну.
Разочарованный, то и дело мысленно возвращаясь в Трапезунд, Джахан шел к дому своих родителей в Галата.
Дом на Гранд рю де Пера был окружен посольствами, школами и церквями немусульманской части населения Константинополя. В этом районе города и у более современных турок французский был вторым родным языком. Все родные Джахана владели им в совершенстве, наряду с турецким, английским, немецким и греческим.
Владение языками было признаком высокого статуса и образованности, что в Константинополе весьма ценилось.
Не было ничего необычного в том, что каждый указатель или официальный документ печатался на четырех, а иногда и на шести языках.
Во время своего пребывания в Париже Джахан был удивлен однородностью населения, благородным отсутствием смешения народностей. А в Константинополе больше всего он любил обилие непостоянства.
Джахан заплатил дорожную пошлину за пересечение Галатского моста и направился к улице Гран рю мимо магазина «Бон Марше». Дамы в со вкусом подобранных шляпках сплетничали в тени арок, и Джахан поприветствовал их.
На этой улице единственным различием между турецкими мужчинами и европейскими было ношение фески, все еще более популярной, чем котелок.
Семилетняя сестра Джахана Танзу бросилась в его объятия, когда Азизе открыла дверь.
– Ты дома! Он дома! Джахан дома! – кричала она, крепко обнимая его за шею. – Ты надолго? Привез мне что-нибудь?
– Если не будешь стискивать мне шею так крепко, я отвечу. Как ты поживаешь, Азизе? Все так же ворчишь?
Его старая няня улыбнулась и похлопала его по руке.
– Джахан… вот сюрприз! – Окутанная шелестящим шелком, с широкой улыбкой подошла его мать.