Он замолчал, с мольбой глядя в лицо Моав. Как будто обессилев от внутренней борьбы, она тихо прислонилась к его груди.
— Ты не пожалеешь об этом, Йонсаволь? Скажи мне правду! — прошептал он над самым ее ухом, гладя мягкие бело-лунные волосы.
Ответ почти неразличимо слетел с ее уст — Кравой скорее почувствовал, чем услышал его… Он быстро положил руку под левую грудь веллары, нащупывая судорожное биение сердца. Неожиданно она крепко схватила и сжала его ладонь.
— Поклянись солнцем, что не станешь перекладывать кейну на себя! Поклянись, что не тронешь моего сердца!
Ее глаза лихорадочно блестели в дрожащем свете факела. Кравой застонал, как будто от сильной боли, но когда он заговорил, голос его звучал спокойно:
— Пусть будет, как ты хочешь. Я обещаю тебе, что не прикоснусь к твоему сердцу — с последним лучом солнца кейна снова ляжет на него. Но закат еще далеко!
Сдавшись, Моав тихо отпустила его руку. Через некоторое время она вздрогнула: то, что разделяло их, спало… Она со страхом подняла глаза, растерянно глядя на краантль, но в следующий миг ее пальцы страстно вплелись в его золотистые волосы, а губы сами потянулись навстречу его поцелую.
Они целовались долго и жадно, не говоря друг другу ни слова, затем Кравой нагнулся, подхватил эльфу на руки и понес к выходу из подземелья. Яркие лучи ослепили ее, она зажмурилась, спрятав лицо у него на груди.
— Не прячь глаз от солнца, Йонсаволь! — сказал голос над ней. — Это оно дарит тебе свободу, а вместе с ней и мое сердце. Возьми его хотя бы теперь!..
В жарких лучах послеполуденного солнца зелень искрилась изумрудным блеском. Осторожно ступая по влажному мху, Кравой вышел на поляну, залитую яркими потоками света, словно расплавленным золотом, и бережно уложил эльфу на землю. Он попытался подняться, но тонкие руки не пускали его шею; Кравой порывисто опустился на колени рядом с Моав, утопая в зеленом ковре. Задыхаясь, точно от быстрого бега, они стали срывать с себя одежду, судорожно ловя воздух между поцелуями и обнимая друг друга за плечи, за шею, за волосы, затем повалились на зеленый мох и, сцепившись, покатились по нему.
— Что я наделала!.. Великая богиня, помоги мне… — шептала Моав, едва ли понимая смысл собственных слов. Ладони краантль впечатывались в ее бедра, спину, нежную белую грудь, горячие сухие губы захватывали кожу, и каждый поцелуй был для Кравоя как откровение той великой тайны, что томила его все эти годы. Тайны прохладного тела маленькой веллары, ее душистых волос, ее любви…
— Ты моя… Моя Моав! — задыхаясь, шептал он, впиваясь губами в ее кожу. — Моя…