Став тренером, я обсуждала с Ниной Сергеевной каждый вставший передо мной вопрос, хотя всегда имела свою точку зрения. Общение с выдающимися теннисистками и их тренерами, совместные наши тренировки не прошли для меня даром, и какую-то, пусть небольшую частичку уверенности они мне дали на первых порах. Рано или поздно, но наступил момент, когда я вынуждена была сказать Нине Сергеевне, что из пяти ее учениц трое не поедут на сбор первой команды страны, а тем более на международный турнир.
Я говорила: "Нина Сергеевна, как вы считаете, вот я сейчас еду на Кубок Федерации, Сальникову надо брать?.." Нина Сергеевна замирала. "А Олю Зайцеву?" - спрашивала она. Я молчала. Тут она переставала разговаривать со мной, как со своей ученицей, а начинала "выступать", как на тренерском совете. Другими словами, принималась на меня давить. Но как! Мы обе взмокали у телефона, и наконец я, понимая, что могу сорваться и нагрубить, что допустить было невозможно, пыталась закончить разговор, прощаясь с ней. Но не тут-то было. Нина Сергеевна наседала, она брала штурмом Бастилию. Но и я не сдавалась. У меня тоже характер, я упорствовала. В конце концов она говорила: "Ну хорошо, о девочках мы поговорим с тобой потом, а сейчас скажи, как себя Катенька чувствует". Мы переходим на нормальный тон, нас обволакивает тема домашнего уюта, и нам становится сразу легче.
Сейчас невозможно вспоминать без улыбки, как она боролась за своих девочек всеми правдами и неправдами. Если кто-то говорил, что у Морозовой плохая вторая подача, она могла этому человеку выцарапать глаза. Если кто-то утверждал, что у Танечки Чалко плохой удар слева, а Олечка Зайцева капризная, она могла с этим человеком перестать общаться. Нина Сергеевна нас наказывала по-своему: не подходила во время тренировки, не обращала внимания. Терпеть равнодушие тренера всегда тяжело. Но мы быстро нашли выход из этого сложного положения. Мы знали, Нину Сергеевну достаточно поцеловать, чтобы она простила. Нашей гордости никогда не хватало больше чем на день, потом мы приходили с поцелуями и просьбами о прощении. Нина Сергеевна: "Ну, послед-ний раз". Она любила, чтобы к ней ласкались.
Нина Сергеевна лживости не терпела. Мы ласкались к ней и когда шли с поникшей головой, и когда скакали от радости, но всегда были искренни. После матча, если я выигрывала, целовала тренера, если проигрывала, то Нина Сергеевна целовала меня. Она погладит, успокоит, но никогда не сделает сразу разбора проигранной встречи. Никогда. Став сама тренером, я за собой замечала, что порой сразу говорю об ошибках проигравшей, темперамент меня захлестывает. Я не то что ругаю, но говорю все, что думаю о матче, хотя всегда это лучше сделать позже. Нина Сергеевна же на людях не делала ни одного замечания. Позже, на тренировке, она спокойно возвратится к тому элементу, что был причиной неудачи. Она обладала бесконечным запасом терпения.