А расходы театра становились все более разорительными, О том, чтобы отложить деньги на продолжение гастролей, не говоря уж о возвращении долга, нечего было и думать. «Мы истощились материально, — вспоминал Станиславский, — и готовы были возвращаться по шпалам из–за границы».
И вдруг… Москвин и Вишневский передали Немировичу, что о встрече с ним просят два молодых армянина — горячие поклонники Художественного театра. Оба живут в Москве, и, когда стало известно, что МХТ уезжает за границу, решили: «Поедем за ними. Так и будем ездить — куда Художественный театр, туда и мы». Это были Николай Лазаревич Тарасов — выходец из известной в Москве семьи богачей, только что получивший после смерти отца трехмиллионное состояние, и его неразлучный друг Никита Федорович Балиев.
В первый раз к Немировичу в контору Берлинертеатра пришел один Балиев — полноватый, с круглым веселым лицом и плутовским выражением смеющихся глаз. Побеседовали, и, почувствовав приветливое расположение хозяина, гость осторожно заговорил о материальной стороне гастрольной поездки. Видимо, об этом уже заходил разговор с Москвиным и Вишневским, и Тарасов уполномочил своего бойкого друга предложить театру помощь.
Немирович откровенно рассказал гостю о том, что труппе — увы! — предстоит тоскливое возвращение домой раньше времени и без заработанной на уплату долгов суммы.
— А сколько нужно, чтобы театр спокойно продолжал поездку? — спросил Балиев.
— Для того чтобы в случае неудачи не очутиться в скверном положении? Тысяч тридцать.
— А если бы вам их предложили? Тарасов и я?
«Это было так неожиданно, — вспоминал Немирович, — повеяло такой сказкой», что он не сразу ответил:
— На каких условиях?
— Ни на каких.
— В долг, без процентов?
— Да нет, какие там проценты? И не в долг. Потеряете — пропадут, а нет — останутся у вас в деле.
На следующий день Балиев представил Немировичу Тарасова. Двадцатичетырехлетний красавец с матовой кожей и черными бархатными глазами, Николай Лазаревич стоял рядом со своим разговорчивым другом и молча улыбался. Трудно было представить, что именно ему принадлежали деньги, которые с такой беззаботной щедростью предложил театру Балиев. «Когда при встрече с Тарасовым, — вспоминал впоследствии Немирович, — я начал благодарить его, он с деликатным беспокойством не дал мне договорить».
«Около тридцати лет прошью со времени этого свидания… — писал Немирович — Данченко в своих мемуарах, — Художественный театр перешел через все стадии революции, и для него теперь эти два фланирующих богатых москвича — классовые враги, — и все–таки вспоминается то чувство бодрости и жизнерадостности, какое охватило всех нас тогда, в дни молодости Художественного театра».